знал и какие на ум приходили: понял, что это леший шумит. Видит, буря свернула в левую сторону, а страшные крики "О-го-го" гремят не смолкая. П-в добежал до перевоза, но парома нет. Он наскоро выворотил наизнанку все платье, какое на нем было, и пошел бродом через реку Ветлугу. Зная хорошо места, где отмели и перекаты, он ступал ногами смело, а за ним, не отставая ни секунды, неслось неистово: "О-го-го-о-о!"
Никого и ничего не было видно, а вблизи по сторонам П-ва со свистом летели в реку громадные камни, которые ударялись об воду и во всю реку от них вспенивало. Несчастья никакого с П-вым не случилось, отошел одним страхом, а когда перебрался на другую сторону, на реке все стихло.
ВДРУГ ПОДНЯЛАСЬ УЖАСНАЯ БУРЯ...
ЗАБРОСИВ якорь, бурлаки сошли с рогоженки (судна) и расположились ночевать в нагорной стороне, на правом берегу Ветлуги.
Ночь. Прохладно в лесу. Разложили костер, прилегли вокруг огня, а кошевар принялся варить кашицу. Бурлаки повеселели, завязался разговор. Кто-то упомянул, что на этом месте раньше был убит медной пуговицей разбойник-колдун — колдунов только и можно взять медной пуговицей, а ружейные пули, копья, сабли для них ровно нипочем.
Вдруг поднялась ужасная буря, пошел треск и лом по всему лесу. И вместе с тем раздалось грозное гоготанье. Буря неслась прямо на бурлаков. Скрыться невозможно, знали, что леший везде найдет. Принялись молиться, выворачивать одежду и бросать на огонь соль в том убеждении, что при огне и соли нечистая сила не может причинить никакого вреда. Б страхе им казалось, что весь лес повалило.
Буря обошла кругом бурлаков и затихла; но в реку чьи-то невидимые руки принялись бросать огромные камни. От падения этих камней вода из реки вместе с рыбою вскидывалась на самый берег, обдавая костер и людей. Хотелось ему погасить огонь-то.
Бурлаки и не спали всю ночь, опасаясь за свою жизнь, а на другое утро увидели, что ни одного деревца не повредило: стоят как стояли целехоньки, и ни один листочек не тронут.
В КРАСНОЙ РУБАШКЕ И КРАСНОМ КОЛПАКЕ
КРЕСТЬЯНИН Ветлужского уезда Тоншаевской волости, починка Кузьминского, Иван Васильев продал свою лошадь соседу Поликарпу Антонову. При сделке выпили полуштоф, но оказалось недостаточно, и они порешили ехать в питейный дом, находящийся в починке Полежаеве. Жена Ивана Васильева унимала не ехать в кабак, не пропивать деньги. Приятели не послушались разумных слов бабы, на своем настояли и поехали в розвальнях. Дело было зимой. Отъехали с версту от своего починка, увидели на распутье (перекрестке) человека в летнем кафтане нараспашку, в кожаных сапогах, широких шароварах, красной рубашке и красном колпаке. Иван Васильев живо сообразил, кто перед ним. Но желая себя проверить, спросил товарища:
— Поликарп, видишь ли кого на дороге-то?
— Да разве ты сам не видишь, Ванька, что это леший, — ответил ни сколько не боявшийся Поликарп Антонов. Сказал, подвинулся на передок и принялся настегивать свою кобылу.
Леший в два-три прыжка очутился около приятелей, ухватил сзади за поперечину розвальней и хотел к ним в компанию присесть. Антон не потерял присутствия духа, замахнулся кнутом и ударил лешего по спине, промолвил:
— Куда ты садишься, мать твою... так?!
Только ударил и загнул поматерно, как сам он и Иван Васильев вместе с лошадью и санями полетели в сторону, сажень на десять откинуло с дороги, — и прямо носами в глубокий снег уткнулись. Вылетели из саней, а лошадь, вывернувшись из оглоблей, лежит, как убитая, в снегу. Антонов выкарабкался, встал, хлестнул кобылу крест-накрест плетью, сам перекрестился и лошадь перекрестил:
— Бог с тобою, кобылка, — заговорил мягко, — Христос с тобой, кобылка. Встань, матушка.
Кобылка встала. Проворно распрягли, завернули ее в оглобли и снова запрягли, выбрались из сугроба на дорогу и поехали дальше к Полетаеву.
Полюбопытствовали однако, оглянулись. Видят: леший стоит на том же месте, сам вырос с ветряную мельницу, а толщиной в сажень или больше, стоит и так-то хохочет, издевается над мужиками. Ни слова не промолвив, Антон Поликарпов нахлестывал кобылу, и скакали, не оглядываясь уже ни разу назад до самого кабака.
Ничего, благополучно добрались. Распили полуштоф или два, но домой показались уже утром: ночью побоялись ехать.
Причину этой "шутки" приятели объяснили себе так: когда они со двора выехали, жена Васильева бранила их и послала в дорожку: "Чтоб вас леший напугал". Рассказывая деревенским про такую диковинку, оба соседа божились и клялись, что это сущая правда.
ТОЛЬКО БЫЛО НЕМНОЖКО НАБОК
ДЕЛО было после Покрова. Ночи темные, что называется, ткни в глаз — не видно. Мужичонко пьяный отправился из соседней деревни домой и, конечно, в такую ночь и трезвому трудно без всяких леших, а пьяному и подавно. Однако мужики объясняют то, что мужик заблудился, действием нечистой силы, и сам он, по рассказам мужиков, об этом рассказал следующее:
— Пошел это я из деревни один, ну вестимо, дело праздничное, был выпивши. Ну да ведь ничего, думаю я себе, кто меня, старика, тронет. Дошел до Церношихи, речка такая, вдруг нагоняю своего сына: вот мой да и мой парень, только рыло немножко набок.
— Пойдем, — говорит, — тятька, вместе.
— Пойдем! — говорю.
Идем это, значит, рядышком, дорога все гладкая, мне и ни к чему, что тут ведь все лес. Да что-то уж больно долго мне показалось, надо бы быть полям, а мы все идем и не можем дойти. Меня и взяло сомнение, а парень стал забирать вперед.
— Да что это, Господи помилуй, не можем дойти-то мы? — говорю я.
Как сказал я это слово, Бога-то как помянул, он как захохочет, нани[38] в лесу все захохотало.
— Догадался! — говорит.
Ничего и не стало, а я стою в болоте по колено в воде, не смею и ступить. Ну и заревел[39] во весь голос. Дак в деревне, ладно, учуяли, да и пришли с огнем.
КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ
САМА-ТО уж я теперь стара, а мне бабушка-покойница рассказывала, что в ее время около нас стояли большие леса. В одном лесу жил караульный с женой, сам куда-то отлучился надолго, оставив ее беременной. Скоро она принесла девочку, а крестить ее некому.
Вдруг навернулся какой-то незнакомый старик, она его и позвала в божатки (крестный отец) и тут же окрестили. Прощаясь с женщиной, старик сказал, где живет и как
