Отец и Гэбриел выскочили из дома, как только Молли ушла. Дэниел даже удивился: никогда раньше они в церковь особенно не спешили. А Гэбриел, не удержавшись, еще издали нетерпеливо крикнул:
– Ну, что там нашей Майской королеве от тебя понадобилось?
Тон у него был шутливый, но совершенно не соответствовавший подозрительному и злобному прищуру глаз. А вот отец едва сдерживался, чтобы не расхохотаться.
– Она просто… просто хотела меня спросить… насчет… насчет…
Яркий румянец, заливший лицо Дэниела, был достаточно красноречивым ответом.
Гэбриел фыркнул:
– Все ясно. Это она на вашу ферму глаз положила. С какой еще стати такой хорошенькой штучке тебя в ухажеры выбирать?
Дэниел посерьезнел и, задумчиво покачав головой, сказал:
– Понятия не имею.
Отец решил вмешаться:
– А разве твоей матери с утра никакая помощь не нужна? – спросил он у Гэбриела.
– Да я давно уж все для нее сделал.
– Вот это хороший сын!
Дэниел хорошо помнил, как Гэбриел появился у них на ферме. Он тогда был еще совсем юным и просил хоть какой-нибудь работы. А потом так и прижился у них. Они росли почти как братья, но как были совсем разными, так и остались, а потому никогда особенно не дружили. А однажды летом отец взял Гэбриела с собой на сенокос и был весьма впечатлен как тем, насколько он не по годам силен, так и его решимостью непременно заработать на жизнь всей своей семье. В итоге отец заявил, что раз двенадцатилетний подросток способен выполнить работу двух взрослых мужчин, то и Бог ему в помощь, а сам он здорово сэкономит, если возьмет парнишку на постоянную работу. Впрочем, Дэниелу было известно, что отец пришел к такому решению сразу, как только узнал, в каком плачевном положении оказалась семья Гэбриела.
В ответ на похвалу Гэбриел только плечами пожал:
– Так ведь за ней больше некому присматривать.
Отец понимающе кивнул. И все трое в молчании двинулись к церкви.
* * *
Отец еще долго восхищался словами Королевской Библии[5], их красотой и прозрачностью, только это, пожалуй, в тот день Дэниел и запомнил. А еще ему запомнилось, что проповедь преподобный Уолш читал каким-то на редкость бесцветным ровным голосом. Под это монотонное журчание невозможно было сосредоточиться. Филлис Росс Дэниел заметил сразу, как только вошел; она стояла в сторонке, повесив голову, а остальные прихожане поглядывали на нее, перешептывались и подталкивали друг друга локтями. Только Бетт и Натаниэль остановились и немного с ней поговорили. Сэм Финч явился в церковь, преувеличенно хромая и опираясь на плечо жены; он явно желал показать всем, как страдает от тех ранений, которые несколько дней назад нанес ему брат Сары. Молли сидела со своими родителями совсем близко, через проход.
Мысли вихрем проносились у Дэниела в голове, но то были отнюдь не чистые помыслы, вызванные словами священнослужителя. Как раз наоборот. Липкий запах сырости и свечного воска, радужный дневной свет, проникавший сквозь витражи, – все это не успокаивало его, а заставляло стыдиться собственных мыслей и видений. Можно было бы, конечно, отвлечься, думая о том, какая у Молли нежная кожа, как она льнет к нему, но и это у него не получалось: стоило ему подумать о Молли, и перед ним снова и снова возникала Сара, и он опять испытывал сладостное ощущение удивительной общности с нею. Ему казалось, что одна лишь Сара способна по-настоящему понять его.
Сара не была похожа ни на одну другую девушку; ее неприрученные волосы свободно развевались на ветру, словно танцуя, тогда как все остальные аккуратно причесывались и послушно прятали волосы под чепчик или платок. А как сверкали прекрасные глаза Сары, эти ее «штормовые» глаза! Впрочем, Дэниел все же понимал, что ему не следует слишком сильно стремиться к ней, жаждать ее общения. Уж больно необычная это девушка. А как яростно она любит свою младшую сестренку – прямо как лисица своих детенышей! И она единственная сумела увидеть в нем мужчину, сумела разгадать суть его таланта, связанного с умением приручить любое животное, изгнав из него дикость лаской и терпением; она словно подсказала ему, что у него хватит мужества, чтобы не только наметить свой собственный жизненный путь, но и пойти по нему.
Жизнь, предлагаемая ему Молли, была бы легкой, вот только вряд ли такая жизнь удовлетворила бы его. Нет, он должен был получить бурю! Преодолеть не просто трудный, а невозможно трудный жизненный путь. «Вообще-то, – думал Дэниел, – я с тем же успехом мог бы сообщить отцу, что хочу жениться на своей кобыле Бонни». Но он понимал, что ему необходимо всегда видеть рядом эти глаза, эти «штормовые» глаза – единственные в мире глаза, которые способны разглядеть его настоящего.
* * *
Решение пришло к Дэниелу само собой. Решение полное и окончательное. И беспечная храбрость, которая некогда могла бы, пожалуй, даже испугать его, сегодня лишь придала ему сил. Он чувствовал, что все это больше не для него – эта проповедь, псалмы, молитвы, царящий в церкви невнятный бессмысленный шум. Нет, он остановит ход событий, он переменит свою судьбу! И прямо сейчас, немедленно, должен переговорить с Молли.
Служба закончилась, и прихожане, обретя свободу, высыпали на церковный двор, точно мыши, вытряхнутые из мешка. Но едва Дэниел успел высмотреть в толпе Молли, как преподобный Уолш снова обратился к своей пастве:
– Мне необходимо и еще кое-что сообщить вам, но я не хотел осквернять Божью обитель упоминаниями о подобных вещах.
В задушевном голосе священника слышалась усталость, и Дэниел затаил дыхание, приготовясь услышать, что произошло после неудавшегося нападения на «логово» Хейвортов и удалось ли в итоге отбить у магистрата Филлис.
– Не сомневаюсь, – снова заговорил Уолш, – вам уже известно, что позапрошлой ночью магистрат Томпсон был схвачен после того, как совершил поистине дьявольское преступление. Он совершил деяние, не подобающее его почетному положению мирового судьи, а на самом деле – и никому из детей Божьих. – Священник суровым взглядом обвел прихожан. Те удивленно переглядывались и перешептывались. – И я во исполнение своей скромной роли, испросив аудиенции у представителей власти, потребовал осуществить незамедлительную замену магистрата.
После этих слов шепот стал значительно громче; все знали, что до сих пор магистрату Томпсону легко сходили с рук самые разнообразные грехи и «шалости», хотя преподобный Уолш не раз обращал на это внимание прихожан. Видимо, теперь священник решил воспользоваться возможностью рассказать об этом открыто, подвергнув магистрата Томпсона позору и предав его в руки судей. Впрочем, на его месте любой другой, скорее всего, сочинил бы благопристойную историю о внезапной болезни магистрата, объяснив этим его внезапный отъезд. Дэниел был безусловно на стороне Уолша, однако сообщение священника лишь подтвердило его опасения насчет бедняжки Филлис. А ведь он, Дэниел, мог остановить преступника! Однако предпочел – нет, был вынужден! – проехать мимо.
