же не было… — склоняет голову набок, удерживая контакт глазами.
— Не было, — не сдерживаю смех. — Увы и ах! Не в моём вкусе. Да и занята я была.
— Зачем тогда целовалась с Кириллом? Для тебя это норма?
— Пьяные были, — нагловато улыбаюсь.
А что? Сам-то святой что-ли?
— Я это всё к чему… Мы не обговорили вопрос о возможности или невозможности других партнёров для каждого из нас.
— Хочешь ещё кого-то начать потрахивать?
Неожиданно неприятно стало. Неужели этому смазливому балбесу меня мало?
— Не хочу, — голос парня становится тише. — А ты?
— Групповуху предложить хочешь? — мурлычу Артёму в ухо, чтобы лишний раз подразнить.
— Не хочу, — говорит со всей серьёзностью, не поддаваясь на мой игривый тон. — Так что на счёт тебя? Я бы хотел, чтобы мы встречались только друг с другом.
— Знаешь… я тоже, — признаюсь. — Не хотелось бы венеричку из-за тебя потом лечить.
— Значит договорились?
— Да.
— Тогда перейдём к самому интересному… — наклоняется так близко, что наши носы соприкасаются.
— О, да… — широко улыбаюсь от предвкушения.
Мы снова поцеловались, но на этот раз коротко и с характерным громким чмоком, чтобы тут же отправиться в комнату, где уже ожидает одинокая и пустая кровать. Ну, ничего, подружка из «IKEA», сейчас мы тебя развлечём и согреем.
— Я уже помылся перед твоим приходом, — говорит Артём, неспешно стягивая с себя футболку.
Зачем вообще её надевал? Чудной какой.
— Я тоже, — отвечаю, вытаскивая из под пояса брюк и свою футболку.
— Погоди, — парень хватает меня за запястья, мешая мне раздеваться. — Я сам.
— Хорошо владеешь искусством раздевания и хочешь продемонстрировать мне свои навыки?
Вместо ответа Угольников молча склоняется немного вниз, чтобы оказаться лицом на уровне моего живота. Он принимается медленно поднимать такой теперь уже раздражающий меня материал, попутно одаривая мою оголяющуюся кожу лёгкими укусами, которые тут же сразу зализывает тёплым влажным языком. Ох, я помню этот язык…
Медленно, всё выше и выше. Щекотно и одновременно с этим сладко, на грани боли. Зубы, губы и язык парня перемещаются вверх до тех пор, пока не становится видна моя грудь, не скрытая лифчиком. «Да, я его не надела», — мысленно отвечаю на немое удивление на мужском лице.
Я вижу, как он восхищён открывшимся видом. Я просто упиваюсь этим наблюдением и хочу видеть эту эмоцию Угольникова, обращённую ко мне, снова и снова…
Футболка вскоре отправляется прочь, брошенная куда-то в кресло в углу комнаты, а я остаюсь стоять в одних брюках и носках. Бедняга Артём ещё не подозревает…
— Ты ещё и без трусов? — удивляется, когда расстёгивает пуговицу и ширинку на последнем предмете моей одежды.
— Потеплело на улице… — усмехаюсь.
Я повторяю за Артёмом, расстегивая пуговицу на его джинсах, и аккуратно тяну молнию вниз, высвобождая набухший бугорок, что пока ещё прячется от меня за трусами. Вскоре мы это исправим…
— Боюсь узнать, как ты одеваешься летом, — тихо и коротко смеётся.
— Не надо бояться, — мы одновременно избавляемся от своих штанов. — Надо любоваться, гладить и целовать!
— Это я с радостью!
Меня снова, как в прошлый раз, хватают и поднимают на руки, чтобы тут же сразу мягко бросить на кровать. Спину в миг холодит прохлада простыни, но это только больше обостряет все мои чувства. Угольников обхватывает ладонями мои груди, а затем склоняется к ним и…
Глава 24
Артём
Они мягкие, тёплые и упругие. Соски упираются мне в ладони твёрдыми горошинами, и это окончательно сводит меня с ума. Я нетерпеливо склоняюсь к женской груди, как к самому вкусному в мире пирожному, чтобы втянуть в рот поочередно каждую из аппетитных «вишенок». Пробую на вкус, обводя языком, и кажется мне, что соски стали от моих действий ещё твёрже.
Это одно из лучших ощущений, какое только можно испытать. Одария тихонько стонет подо мной, когда я проникаю в неё пальцем, продолжая при этом мучить груди своими губами. Я и сам готов начать едва ли не рычать довольным зверем, ощущая как начинает двигаться женское тело подо мной, реагируя на мои пальцы и ускоряющийся темп.
Там, внизу, всё мокрое и скользкое. Стройные ноги раскиданы в стороны, а я расположился между ними, окружённый, зажатый ими, как в тисках, но при этом бесконечно счастливый. Мне слышны влажные чавкающие звуки и наше шумное от взаимного возбуждения дыхание. Так пошло, но невероятно приятно и… как будто даже уютно. Уют? Странное слово, но именно оно приходит мне на ум, ведь я чувствую себя сейчас просто максимально «в своей тарелке». Тело Одарии гладкое, нежное и тёплое. Я мну все его участки, все места, до которых только могу дотянуться. И облизываю, и кусаю, и целую её всю. А девушка в ответ царапается и вбирает зубами кожу на моей шее и плечах.
В момент, когда я уже готов войти в самое сладкое место, девушка вдруг обхватывает обеими руками мой возбуждённый орган и принимается водить по нему вверх-вниз Я заворожённо наблюдаю за тонкими пальчиками половину минуты, отмечая про себя, как эротично они смотрятся на мне. Но долго играться собой я не даю: беру запястья Одарии, тяну вверх и располагаю их над её головой, фиксируя одной своей ладонью.
— Нет, так не пойдёт, — шепчу ей в лицо. — иначе всё закончится не так, как я планирую.
— У тебя целый план разработан? — усмехается с хрипотцой в голосе, которая меня заводит ещё больше.
— На тебя у меня сегодня весьма большие планы… Ты же, надеюсь, никуда не торопишься?
— После таких многообещающих слов я бы отменила все дела, даже если бы они у меня и были.
Крылова дёргает руками, пытаясь их освободить от моего захвата, но я не отпускаю. Глаза в глаза, и я одним плавным движением, наконец, вхожу на полную длину. Сначала медленно, но с каждым толчком всё быстрей и сильней…
В самый горячий момент я выпускаю тонкие запястья на свободу, но лишь для того, чтобы обхватить скользкие от выступившего пота бёдра и притянуть их ближе к себе. Я сжимаю упругие женские ягодицы, толкая их себе на встречу с такой силой, словно хочу пресечь попытку побега. Но Одария и не думает сбегать от меня. Она впивается пальцами в мою спину, не имея другой возможности не потеряться в лавине нашей общей страсти.
Я и сам потерян и опустошён, но в хорошем смысле. Лежу на ней, восстанавливая дыхание, и не могу найти ни одной внятной мысли в своей голове. Всё спуталось, покрылось дымкой и стало неважным. Это похоже
