Лорен, стоя в дверях туалета, выразительно показала нам два пальца[53].
— Дурочки из переулочка, — бросил нам Ильяс, когда мы проходили мимо.
— Ты ничего не слышала насчет того, что у Кевина с Шоном вышел какой-то спор?
Донна помотала головой.
— В смысле, серьезный?
Она опять помотала головой, широко раскрыв глаза и нацелившись взглядом на что-то впереди. У этих легкоатлетов — сплошная концентрация.
— А как насчет лекарств? — не отставала я. — Ничего не знаешь насчет того, чтобы пропадали лекарства?
Донна кивнула, разворачиваясь возле тамбура и начиная очередной отрезок дистанции. Я прибавила шагу, чтобы не отстать.
— Что?!
— Мои лекарства, — с нажимом произнесла она. — Они постоянно пропадают.
— Да я не про…
— Ну, их по-любому отбирают. Как только я что-нибудь приношу, это сразу конфискуют. И «Гидроксикат»[54], и кофеиновые таблетки… Эта сука Дебби даже слабительное у меня отбирает, представляешь? Забирают у меня все, что мне и вправду нужно, а потом дают мне антидепрессанты и «Квеллс»[55], чтобы остановить слюнотечение, как будто знают, что лучше. Я-то знаю, что мне нужно, Лис, ведь это мой собственный организм! — Она покосилась на меня и покачала головой, со слезами на глазах. — Слабительное, представляешь?..
— Слушай, а в чем тут вообще смысл? Кой толк расхаживать взад-вперед по коридору, словно заводной лунатик, стараясь сбросить вес, который ты все равно не набираешь, поскольку ничего не ешь? В буквальном смысле ничего! Зачем постоянно таращиться на себя в зеркало и думать, что ты толстая, хотя этим занимаются обычные дуры вроде меня, поскольку большинство из нас действительно толстые… в то время как ты выглядишь так, блин, будто только что сбежала из Освенцима или типа того! В смысле, если серьезно… А ты еще тогда вечером про Кевина прогнала, будто он руки на себя наложил! Ты что, не видишь, какая тут ирония ситуации?..
Я остановилась, чтобы перевести дух. Донна уже по-любому ушла от меня вперед, и мне было слышно, как она плачет. Ильяс, который наблюдал за мной, устроившись на развернутом задом наперед стуле у двери сто тридцать шестой палаты, подал голос:
— Давай-давай, скажи ей! Психуше этой костлявой.
Я вдруг почувствовала себя ужасно, что расстроила Донну, и поняла, что надо пока что малость остыть.
Дать себе какое-то время подумать.
Действие моих лекарств стало понемногу ослабевать. Это было уже почти привычное ощущение — словно вода уходила из ванны в сток, и, сказать по правде, не знаю, хорошо это или плохо. Как бы я лучше справлялась со своей рабочей задачей: со всеми этими антипсихотиками и ингибиторами обратного захвата серотонина или без — что бы они, блин, из себя ни представляли? Я даже с определенных пор уже больше и не знала, что такое «ясная голова»! Стояла в коридоре, уставившись в тошнотно-желтую стенку, отдуваясь, как какая-то измотанная старая собака, и прикидывая, что в такой ситуации сказал бы Джонно.
Хотя отлично представляла, что он мог бы сказать.
«Не парься, блин, сделай перерывчик…»
* * *
Тони, как обычно, терпеливо стоял у выхода с собранными кутулями, когда я направлялась к окошку для выдачи лекарств. Здесь, что было столь же предсказуемо, передо мной оказался только один человек, ожидающий своей дневной порции таблеток. Впрочем, это было только в жилу, поскольку именно Ждун мне сейчас и требовался.
— Похоже, ты опять неплохо позабавился с камерами, — заметила я. — В прошлую субботу, после ужина.
Грэм ответил мне, не поворачивая головы, — не хотел упустить момент, когда откроется окошко. Так и не сводил с него взгляда на протяжении всего нашего разговора.
— А мне и так не скучно.
— Это у тебя просто как бог на душу положит, так ведь?
— В каком это смысле… на душу положит?
— Принцип, какую камеру вырубить. Это ведь просто случайно так вышло, что в ту субботу вечером это оказалась камера, охватывающая мужской коридор? Комнату Кевина?
— Ну да, чисто случайно, — сказал Грэм.
— А тебе точно никто это не предложил? Никто не попросил тебя… типа, не желаешь ли проделать это с той конкретной камерой?
— Я просто выбрал именно ту. — Он с отвращением содрогнулся и помотал головой. — Она мне очень не понравилась.
— А тебя вообще когда-нибудь об этом просят?
Ему понадобилось столько времени для ответа, что я даже засомневалась, услышал ли он меня.
— Иногда.
— Типа когда?
Опять длинная пауза. Грэм глянул на часы. Засунул руки в карманы, вытащил их обратно.
— Раз кое-кто попросил меня замазать едой камеру в музыкальной комнате, потому что кто-то там играл на гитаре, а ей это не понравилось, так что она хотела пойти туда и раздолбать ее. В смысле, гитару. Хотя не спрашивай меня, кто это был, поскольку я никогда не назову тебе ее имени.
Я не стала с этим заморачиваться, поскольку все было и так ясно. Лорен, кто же еще…
— А полиции ты про это рассказал?
— Да, пришлось, а как иначе? — Грэм нетерпеливо побарабанил пальцами по закрытому окошку. — Кто-то явно сказал им, что я балуюсь с камерами, поскольку они назадавали мне целую кучу вопросов на этот счет. Не особо-то приятно было такое выслушивать, честно говоря. Словно они обвиняли меня в чем-то.
— Да, наверняка это было одно расстройство, — с деланым сочувствием произнесла я.
— А ты что, тоже меня в чем-то обвиняешь?
— Ни в коем случае, — ответила я.
Он опять постучал в окошко.
— Хорошо, поскольку мне это не нравится.
За наконец открывшимся окошком возник Джордж, который сказал:
— О, привет, Грэм! Какая приятная неожиданность!
Грэм рассмеялся и облокотился на торчащий под окошком прилавочек, так что я поняла, что мой допрос закончен. Он взял свои лекарства, словно ребенок какой-то приз. С чувством произнес: «Спасибо, Джордж!» — и решительно двинулся прочь, даже не посмотрев на меня.
