спокойней становился Пимен. Он выпрямился и принял достойную осанку. Когда Грязной умолк, владыка звучно, будто с амвона, возгласил:
— Сие суть клеветы! А ежели я виновен, пусть тот человек, кто извет на меня вознёс, повторит его перед Богом и государем.
Царь вопросительно посмотрел на Грязнова. По Судебнику Пимен был вправе требовать очной ставки с доносчиком.
— Есть такой человек, государь, — не моргнув глазом ответил Грязной. Повинуясь его знаку из строя вышел малорослый темноликий опричник, в котором новгородцы с изумлением узнали Петра Волынца. Низко поклонившись царю и поцеловав крест, бывший бродяга поведал, что прошлым летом будучи в Новгороде сам слыхал, как владыка Пимен подговаривал именитых новгородцев подписать грамоту королю Жигимонту. А грамота сия спрятана в потайном месте в храме святой Софии.
— Лжа!! Всё лжа! — крикнул Пимен. — Не было такого! Вели пытать его, государь!
— А вот мы и проверим, — зловеще усмехнулся царь. — Так где, говоришь, грамота сохраняется?
— Могу указать, — бестрепетно отвечал Волынец.
Спустя малое время полусотня конных опричников во главе с Зайцевым, прихватив Волынца, галопом вылетела за ворота городища и поскакала вдоль Волхова туда, где золотилась маковка святой Софии. До их возвращения Пимена отвели в сторону.
Вторым в списке обвиняемых шёл Фёдор Сырков. Именитый гость был избит до синевы, но держался с достоинством. Грязной развернул было свиток, но царь остановил его.
— Погоди, этого я сам поспрошаю. Мы с Фёдором старые приятели. Гостевал у него не единожды. Хоть и купец, а живёт как великий князь. Палаты себе на Ярославовом дворе построил. Да и денег имеет поболе меня. Слышь, Фёдор, может, одолжишь царю на бедность. Поиздержался я с войной-то.
Подражая нищему, протянул руку, заныл дребезжаще:
— Подай милостыню за ради Христа.
— Негоже царю юродствовать, — укоризненно сказал Сырков.
— Куда казну спрятал? Сказывай! — посуровел царь.
— Мою казну твои люди забрали.
— Забрали, да не всё. Где остатнее?
— Остатнее на святую Софию пойдёт. Ты разорил, а нам её, матушку, в прежний вид возвращать.
— Ай да аршинник, царя не боится! — подивился царь. — Люблю бедовых. Ну коли добром не хочешь, мы тебе иначе попросим. Эй, ребята! Нынче водосвятие, устроим купцу Иордань!
Опричники с полуслова поняли царскую выдумку. Наторевшие в жестоких забавах толпой ссыпались с волховского берега на ледяной припой. Мётлами расчистили снег, топорами вырубили две проруби в десяти саженях одна от другой, продёрнули меж ними верёвку. Потом растелешили Сыркова до исподнего, обвязали верёвкой вокруг туловища. Малюта вразвалку подошёл к старику, схватил как куль и опустил вниз головой в дымящуюся прорубь. Сквозь лёд было видно белое пятно, сносимое быстрым течением. Царь шёл следом, различая прямо под ногами безумно вытаращенные глаза и судорожно сжатый рот Сыркова. За сажень до второй проруби рот беззвучно раскрылся и в него хлынула вода. Дюжий опричник сильно потянул конец верёвки и через мгновение Сырков огромной рыбиной корчился на льду, мгновенно покрываясь ледяной коркой.
— С водосвятием тебя, Фёдор, — ухмыльнулся царь. — Что видал под водой?
Сырков закашлялся, изо рта его хлынула тёмная волховская вода. С усилием поднявшись на четвереньки, он выпрямился и, утвердившись босыми ногами на льду, сквозь сосульки волос взглянул на царя.
— Духов видал водяных. Сказывали, ждут тебя там, кровоядца!
Царь потемнел от ярости.
— Ты, купец, я вижу, озяб. Ну так мы тебя согреем.
Когда связанного Сыркова опустили по колени в чан с крутым кипятком, над Городищем раздался дикий вопль. Кричал не Фёдор, он сразу потерял сознание от боли. Кричала старуха-жена. Когда вопль затих, послышался голос Алексея Сыркова.
— Пощади брата, государь. Я отдам казну.
Спустя малое время другая полусотня опричников во главе с дворецким Салтыковым скакала к церкви Параскевы. За ними мчался возок, в котором везли Алексея Сыркова. А навстречу им уже возвращались всадники Зайцева.
Влетев в ворота и сходу спрыгнув с коня долговязый Петруха Зайцев через три ступеньки взбежал на крыльцо, с поклоном протянул царю свёрнутую столбцом грамоту.
— Вот, государь. В Софии нашли за иконостасом.
— Читай!
— «Королю польскому Жигимонту от Господина Великого Новгорода. Хотяча мы, Великий Новгород, от благоверного царя Иоанна отойти и под твою королевскую руку стать, дабы вернул ты нам все вольности новгородские, каковые дедом государевым от нас отъяты были...»
Слова гулко падали в морозном воздухе, и каждое было как удар палача. Когда Зайцев умолк, царь взял грамоту, вгляделся в имена подписавших. Первой стояла подпись Пимена, он хорошо знал его руку.
— Что скажешь, владыка?
— Господом Богом клянусь, государь. подкинута сия грамота врагами нашими. Бродяга этот, Волынец по прозванию, любую руку подделывает. Зло на Новгород имел. Его это козни!
Царь задумался. Бумага и впрямь, похоже, была подложной. Не так глуп Пимен, чтобы полгода прятать убийственную улику. Он с досадой взглянул на Грязнова, ожидая от него новых доказательств. Но тот, замешкавшись, молчал. Миг был решающий. Малюта понял: пора!
— Ведомо мне стало, великий государь, — вкрадчиво начал он, — что ближние твои люди Пимена упредили, чтобы успел все концы попрятать.
Скрипнул зубами царь:
— Кто упредил?!
Возвысив голос Малюта позвал:
— Эй, молодец! Сам обзовёшься али назвать тебя?
Шатнулся из опричного строя черноусый красавец.
— Сам обзовусь!
— Подойди сюда, — приказал царь. — Кто таков?
— Боярский сын Ловчиков Григорий.
— Говори!
— Господин мой князь Афанасий Вяземский посылал меня в Новгород. Велел передать владыке Пимену, чтоб ждал тебя и готовился.
Царь изумлённо повернулся к стоящему за спиной Вяземскому.
— Афоня, ты?!
— Дозволь оправдаться, государь, — заливаясь бледностью проговорил Вяземский. И смолк, заглянув в ослепшие от ненависти глаза царя.
— Сгинь, — сквозь зубы процедил царь. — Езжай в Слободу, жди меня там.
На ватных ногах Вяземский спустился вниз по крутой лестнице, побрёл пол двору как пьяный. И не успела свита потесниться, чтобы занять образовавшуюся пустоту, как Малюта, не ожидая повеления, взбежал по ступеням на освободившееся возле трона место, заодно оттеснив Василия Грязнова.
Ну хват, с невольным восхищением подумал Грязной, сверля глазами рыжий затылок. Этак он скоро и меня сожрёт. Нешто укоротить? И вдруг ощутил как напряглась спина Малюты. Затылком чует, сатана, понял Грязной. Нет, с этим лучше не связываться. Проглотит и не заметит.
Царь тяжело молчал, переживая измену Вяземского. Наконец поднял голову и встретился глазами с Григорием Ловчиковым.
