А что они значат, эти слова?!
– Да тут не требуется особого ума, – не смог сдержаться тщеславный актер. – Это же слова готской колыбельной, она всем в этих краях ведома:
Не спи, не спи, ангел:
У тебя на коленях дремлет мой малыш.
Пошли ему сна небесного.
А позволь узнать, благородный солдат несравненного императора, почему гордячка Ульрика вдруг напела тебе колыбельную?
– Не твоего ума дело, – огрызнулся Константин Германик. – Иди вон псом займись…
На речной лодии места была куда меньше, чем на морской корбите. Трибун устроился на коврике, предусмотрительно постеленном капитаном на кожаные мешки. Это не помогло. В спину сразу впилось что-то острое. Видать, хитрый египтянин приберег часть контрабандного оружия для сделки в Самбатасе.
От гребцов, находившихся на расстоянии вытянутой руки, нестерпимо смердело потом немытого тела. Вдобавок каждый из них соревновался в попытках выпустить как можно громче и больше дурного воздуха. «Удачные» моменты сопровождались взрывами хохота и одобрительными возгласами.
Константин Германик, накануне побывавший сразу в нескольких банях-термах, поморщился, но решил не вмешиваться. И – вправду. В африканских гарнизонах запахи были куда круче, там вечно ослиной мочой воняло…
Трибун попытался сосредоточиться на непонятной прихоти Ульрики, напевшей ему на прощание колыбельную. Зачем? Почему? Его родная жена даже не соизволила прийти на пристань проводить мужа. А эта варварка, даром что крещенная, какую-то языческую песенку спела… Странная женская натура! Это тебе не согдийцы с железными булавами!
Похвалив себя за такое образное сравнение, римский офицер захрапел. Проснулся от того, что качка внезапно прекратилась. Исчез и дурной дух от гребцов. Куда они делись?! Константин Германик мигом вскочил на ноги, правой рукой привычно нащупывая рукоять меча. Оказалось – ложная тревога. Лодия причалила к небольшому острову. Вечерело. В десятке шагов полыхало пламя нескольких костров, возле которых гребцы потрошили выловленную рыбу.
– Солдат императора желает попробовать горячую рыбную похлебку? Или все же предпочтет вяленое мясо из ольвийских припасов? – приблизившись к трибуну, поинтересовался капитан Аммоний.
Трибун повел породистым носом. От медного котла над костром поднимался весьма и весьма дразнящий аромат. Единственной преградой было то, что речной рыбы он сроду не ел. Морскую – да. Естественно, что свежая морская рыба была привычным блюдом даже при дворе императора. Чаще, конечно, сдобренное и искусно приправленное мясо. Но и морская рыба тоже. Однако рыба речная…
– А меня не стошнит? – с солдатской прямотой спросил Германик.
– Что ты?! – испуганно запричитал Аммоний. – Неужто я осмелюсь предложить офицеру Галльского легиона что-то ему не подобающее? Да и к тому же у нас достаточные запасы чеснока, он убивает всякую заразу.
– Обойдемся без чеснока, – окончательно проснулся Константин Германик. – Давай-ка побольше вина.
Фракиец Тирас ловко вырезал из дерева ложку, передал ее командиру.
Похлебка из рыбы, вперемежку с разваренным пшеном, оказалась действительно вкусной. Возможно, потому, что один из гребцов, бывших ранее в подобных переходах, добавил в нее какой-то травы, собранной тут же, на островке.
С удовольствием слопав половину большого котелка, трибун, бесцеремонно отогнав пса Цербера, сунувшего в похлебку морду, передал остатки варева Эллию Аттику:
– Попробуй.
Поискал глазами эфиопа Калеба и фракийца Тираса. Эфиоп давился черствой лепешкой, с недоумением глядя на фракийца. Тот руками вылавливал из большого котла куски рыбы и с чавканьем их поедал, кажется, вместе с костями.
«Гарнизон накормлен», – с удовлетворением подумал Константин Германик. Подозвал Тираса, угостил вином.
– Кто первый в караул?
Фракиец кивнул в сторону лучника:
– Калеб, конечно. Он же не пьет. А я просплюсь и уж пострадаю между волком и собакой.
Бывалые бойцы понимали друг друга с полуслова. Время караула между волком и собакой считалось самым опасным и тяжелым. Предутренний час, когда волки уже уходят от теплых людских подворий, а собаки еще боятся показать нос наружу. Идеальное время, чтобы снять часовых и перерезать сонный лагерь неприятеля с первыми лучами радостного солнца.
– Прости, великолепный, но я услышал что-то о собаке и волке… – К воинской компании приблизился Эллий Аттик. Вид у него был страдальческий, слуга кряхтел, сопел, держался за живот. Ему явно не пошла впрок похлебка из речной рыбы. Впрочем, он крепился. – Пройдет, мне просто острого и горячего нельзя.
– А вина можно? – сыронизировал Германик.
Аттик, стоически оценив содержимое протянутого кратера, наполненного густым темным вином, вздохнул, но решительно покачал головой:
– Сейчас не время искушать судьбу. Поговорим лучше о том, зачем я к тебе подошел.
То, что предложил ученый грек, и впрямь оказалось полезным. Речь шла о дрессировке молосского дога. Как известно, все собаки панически боятся запаха волка. Бросаются под ноги хозяев, прячутся в закутках, жалобно скулят, но нападать на зверя отказываются, даже если их палками по голове бьют. Однако, по словам Аттика, есть определенный способ натаскивания собаки на серого убийцу. Начинать надо с малого. Попытаться приучить щенка к запаху лисицы. Лучше – лисенка, в случае чего он не причинит особого ущерба. Ну, укусит, поцарапает, не более того.
– Ты предлагаешь, – уточнил Тирас (взглядом попросив у командира вступить в разговор), – изловить лисенка и попробовать натаскать Цербера на его запах? Кстати, где ты сейчас возьмешь лисенка? Еще не время, конец весны, выводок будет в лучшем случае через пару месяцев.
– Ну, тут тебе виднее, – здраво рассудил грек. – Но совсем необязательно лисицу оставлять наедине с Цербером. Посадим ее в клетку, нет клетки, посадим на цепь. Посмотрим, как молосский дог на нее реагирует. А там, глядишь, попробуем ему подсунуть кусок волчьей шкуры…
Константин Германик и фракиец с пониманием переглянулись. Никто не собирался делать из молосского дога охотника за волками. Но часто случалось, особенно в приграничных провинциях, что варвары набрасывали на себя волчьи шкуры поверх доспехов. Трудно сказать, откуда пошел этот обычай. Сигниферы-знаменоносцы давних римских времен по уставу натягивали на шлемы медвежьи шкуры, но легковооруженные велиты, часто набранные из подданных-варваров, нахлобучивали шкуры волчьи. Впрочем, вряд ли нынешние варвары слыхали об их существовании. Скорее всего, волчьи шкуры днем служили им для согрева, во время ночных стоянок превращаясь в удобные спальные коврики или импровизированные покрывала.
Но кто знает, как в бою отреагирует молосский дог, если вдруг учует страшный волчий дух, исходящий от варвара, занесшего для удара смертоносный боевой топор?!
– Правда в твоих словах есть, – поразмыслив, решил Германик. – Но действительно ли убоится наш страшный Цербер волчьего запаха и убоится ли вообще, мы можем проверить только одним способом.
– …Испытав все на практике, – поддакнул Эллий Аттик. – Дело за малым. Следует поймать или на худой конец подранить лису, которая, несомненно, водится в
