На следующий день, в воскресенье, в карнавальном клубе Красного Креста был бал, который новоиспеченные бакалавры организовали для членов своих семей и общества Баии. Сеньоры и сеньориты блистали в роскошных туалетах, мужчины строго в белом, в накрахмаленной льняной одежде. Полковник и дона Эрнештина явились разодетыми в пух и прах: ее жиры были упакованы в корсет из брабантских кружев; он мучился от жесткого воротничка и лаковых ботинок, — но даже так оба были на седьмом небе от счастья. Они потратились на французское шампанское и коньяк «Масиейра», разделив эту ношу с семьями Медор и Са-Баррету — тоже из Итабуны, у них сыновья учились в той же группе. На плантациях какао начинали рождаться доктора.
За балом последовал помпезный утренник — на самом деле просто попойка в особняке мадам Генриетты, чье марсельское происхождение, произношение, опыт и жалованье впечатляли. Этот кутеж был подарком Вентуриньи нескольким коллегам, наиболее близким: полковник денег не жалел.
У мадам Генриетты не было соперников в организации подобных пирушек, de une féerie,[45]как она сама их называла. Скромный замок, аристократическое rendez-vous,[46]шикарные мадам, нанятые за астрономическую сумму. Их выбрали среди любовниц и содержанок сеньоров самого высшего круга — аристократов из Реконкаву, оптовиков из Нижнего города, коммерсантов из Верхнего города, высших судейских и военных чинов, могущественных политиков, клира и знати. Разборчивые шлюхи были все, как на подбор, роскошные, начиная с изящной хозяйки этого борделя, француженки и блондинки. Корыстная и практичная, la sage[47]Генриетта разделяла рабочее время между тремя ударными клиентами, богатыми и расточительными. Романтическая la folle[48]Генриетта все время досуга оставляла для молодого и красивого Жорже Медора, которой по совпадению защитил диплом в то же самое время, вместе с Вентуриньей, своим другом, наперсником и земляком. Медор был в их группе поэтом, которому рукоплескали и воздавали хвалу, предметом воздыханий и барышень, и проституток. Он сочинял стихи и публиковал их в газетах. Девушки декламировали на семейных вечерах «Лунный сонет о твоих волосах», посвященный некой анонимной «Г. — восхитительному цветку Средиземноморья». Золотистая шевелюра Генриетты — пшеничное поле, залитое лунным светом, весна, отливающая золотом в рифмах сонета, — распущенная и сверкающая, мелькала на этом празднике повсюду. Это был и ее праздник тоже. Хозяйка замка не могла составить компанию щедрому амфитриону и пасть в его объятия, и потому утешила его рыжая Ребека, у которой волосы на лобке были винного цвета, soi-disant[49]личная собственность начальника порта. Они там все без исключения были soi-disant чьи-то личные собственности.
Месса и бал, вручение дипломов и танцы — все прошедшие увеселения остались в памяти полковника Боавентуры Андраде, который вспоминал о них с заслуженной гордостью и некоторой грустью. Он преклонил колени во время мессы, его позабавила лживая проповедь, он растрогался на церемонии вручения дипломов, повеселился на балу, несмотря на воротничок с загнутыми углами и лаковые ботинки. О кутеже он узнал и одобрил его, будучи в объятиях смуглой Домингаш Бейжа-Флор — soi-disant личной собственности монсеньора да Силвы, приора епархии, средоточия добродетелей, святого мужа. Это было на седьмой день торжественных, вышибающих слезу празднеств.
4
Несмотря на известное отвращение к бакалаврским проискам, крючкотворству, более опасному, чем винтовки и ружья, полковник Боавентура Андраде тогда, в декабре, когда сын получил диплом, не скрывал удовлетворения. Сын с академической степенью — это до сих пор редкость в здешних краях, и кроме бальзама на сердца родителей, повода для гордости и уважения это означало также скорое свершение давно задуманных планов.
Учеба влетела в копеечку: цены на книги по юриспруденции и на первоклассных проституток зашкаливали, — впрочем, а какао на что?! Это не шутка — оплачивать нужды студента, содержать его в столице на широкую ногу, как то требовалось отпрыску полковника Боавентуры Андраде — слава о богатстве фазендейру гремела в Баие: бескрайние плантации, тысячи арроб с каждого урожая, целые улицы доходных домов в Ильеусе и Итабуне и деньги, вложенные под проценты.
Но все это того стоило: звание доктора правоведения — все равно что хорошая фазенда; это ключ, который открывает дверь в политику и обещает удачную женитьбу. С сыном-бакалавром при себе полковнику уже не нужно будет пользоваться чужими услугами, чтобы защищать свои интересы в судах и нотариальных конторах, не нужно будет зависеть от посредников, которых приходится выбирать для доверенных постов, которым приходится делегировать власть. Его уже не коснутся вероломство, ложь и неприятные сюрпризы — более предательской штукой, чем политика, было только правосудие. Поэтому они всегда идут вместе, взявшись за руки.
Впрочем, у Вентуриньи на грядущие месяцы были другие планы. После стольких лет учебы, устных и письменных экзаменов, зубрежки и бдений над трактатами он требовал заслуженных каникул. Не обычных студенческих каникул в Ильеусе или в Итабуне, снимая в кабаре проституток средней руки, а настоящих каникул новоиспеченного бакалавра — в Рио-де-Жанейро. До сих пор ему удалось ознакомиться только с грязными и непристойными сторонами столицы республики — это вполне подходящие слова — во время студенческой экскурсии. Это были несчастные две недели на третьем курсе. На сей раз он хотел задержаться там на январь и февраль — поехать перед Новым годом и вернуться после Карнавала. Тот, кто так усердно учился (только во второй половине всего учебного курса), достоин первоклассной награды — Рио-де-Жанейро с полным кошельком.
Полковник выслушал и согласился: в конце концов, двумя месяцами больше, двумя меньше — не так уж и важно. Во взлелеянных им планах самым главным была даже не срочность, а желание увидеть, как сын будет блистать в своей адвокатской конторе, вести дела, заседать в судейской коллегии, заниматься фазендой, участвовать в политической жизни: выборах депутата штата или главы муниципалитета Итабуны.
5
Перед обедом капитан Натариу да Фонсека вскочил на мула, стоявшего перед деревянным домишком, сказал «до скорого» Бернарде и Короке, кивнул издалека Фадулу и поехал на станцию в Такараш, чтобы встретить бакалавра Андраде-младшего, возвращавшегося в родные пенаты. Юноша ехал в сопровождении доны Эрнештины, которая присоединилась к нему в Ильеусе. Специально, чтобы не показать охватившее его ликование, полковник остался ждать в Аталайе. Но Натариу своими глазами видел, что творилось с фазендейру, когда тот открыл и прочитал телеграмму, которую послал Вентуринья, — ее привез из Такараша нарочный. В ней говорилось о приезде и сообщалась дата появления бакалавра на фазенде: у полковника было время, чтобы принять необходимые меры для достойного приема сына — обладателя ученой степени, который наконец-то решил вернуться из Рио-де-Жанейро. Он обещал приехать сразу после Карнавала, а сейчас уже был канун дня Сан-Жоау. Широкое лицо полковника светилось радостью, он молча читал и перечитывал телеграмму. Наконец, улыбаясь и губами, и глазами, он сообщил новость:
