— Нет-нет! — поспешно заверила. Мне действительно не на кого жаловаться. — Но нельзя быть в плену счастливой, неужели это нужно объяснять такому взрослому и умному человеку?
— Валя… — Ноги подогнулись, когда он мягко назвал моё имя, а сердце дрогнуло в порыве несказанной нежности в ответ на скрытую в его голосе. — Здесь единственное безопасное для тебя место.
Я хмыкнула, борясь с невыносимым желанием поверить ему и снова оказаться в его руках. Он — мой господин. И с этим невозможно что-то сделать. Эта страсть кипела в крови и долбила мозг молоточками, била под колени и лишала воли… хотя куда уж больше. Но эта совершенно дикая и неуместная тяга к нему не давала сбоя и не имела тормозов. Мне вдруг захотелось сказать:
— Энвер-р-р…
И в следующую секунду я уже поняла, что это было самой большой ошибкой в моей жизни.
— Никогда не произноси так моё имя… — процедил, снова мгновенно прижав меня к себе и глядя в глаза с глухой болью и полыхающим огнём.
— А то что? — задрала дерзко подбородок, прочертя взглядом глубокую рытвину на его лице от губ до глаз.
И он словно почувствовал боль от этого ранящего прикосновения характеров, сжал меня так крепко, что не могла вдохнуть, и… выпил оставшийся в легких воздух яростным поцелуем.
Мир перевернулся, подстелив под спину мягкую вытянутую лежанку-кресло, и накрыл крепким телом божественного мерзавца. Разлетелась по сторонам одежда, и снова схлестнулись с громким рыком наши тела. Энвер сцепил зубы, убивая чёрными молниями бушевавшего в его глазах цунами, но я не сдавалась, принимая его и постепенно уступая дикому напору.
Фейерверк порвал реальность в лоскуты, сжёг дотла снопами вспыхнувших искр, просочился в каждую клеточку тела и согрел до выступившей испарины на лбу и груди. Нега растеклась горячей влагой по бёдрам, прижатым последним мощным рывком к обитому велюром лежаку.
Ещё звучали в теле остатки страстной канонады, когда сквозь их затихавшие разряды я услышала:
— А то вот что…
Энвер встал, с трудом натянул штаны, и ушёл, оставив меня в полном раздрае.
Наше общение с божественным мерзавцем каждый раз складывается дико и непонятно. То ему в руки падаю я, то его жизнь зависит от меня, но неизменно все заканчивается безудержным сексом, полным гармонии в каждом движении и желании. А после него чудовище уходит, оставляя меня сожалеть о том, что поддалась его чудовищно-мощному магнетизму. Лежала голая на топчане, пока голову не прошила мысль — здесь ведь стоят видеокамеры! Как ужаленная, подскочила и лихорадочно принялась натягивать на себя халат.
— Вот гад, а! — чуть не плача, подвывала, кидаясь взглядом из угла в угол в поисках чего-нибудь, похожего на видеонаблюдение. — Сам голой задницей сверкает и меня на всеобщее обозрение выставляет! Вот урод, а! Ненавижу… ненавижу!
Слёзы катились из глаз помимо моей воли. Было так неприятно и обидно, что хотелось убить этого потомственного султана. Бросилась в душ, чтобы смыть с себя его прикосновения, поцелуи и сперму, тёкшую между ног. Тёрлась мочалкой с остервенением, рыдая и всхлипывая, уже не понимая, что задело больше: что меня могли видеть голой охранники или что Энвер трахнул, будто стакан воды выпил, и ушёл? Хотя глотал он меня, не смакуя каждый глоток, а хватая всё и сразу, будто дорвался в пустыне до оазиса и наслаждался жизненно необходимым… а потом, наевшись песка, понимал, что это был лишь мираж…
Но я — не мираж, чёрт его возьми! Не подпущу больше! Чёртово тело! Ну почему оно делает на него влажную стойку и сочится мёдом, привлекающим этого мерзкого шмеля?!
Дёргаясь, как расстроенная и протестующая против чего-то Юлька, я переоделась в трикотажный домашний костюм и не успела задуматься, чем заняться, как вернулся Энвер.
Он тоже принимал душ, судя по влажным волосам. Вёл себя как султан — по-хозяйски, язык бы не повернулся спросить, чего он припёрся. Я не могла поднять на него глаза, чувствуя себя униженной, кусала губы и не знала, зачем мне руки — они мешали, будто только что выросли, и я к ним ещё не привыкла.
— Валя, что обещал тебе Кемран?
Неожиданный вопрос просвистел пулей прямо в мозг, чуть не сшиб с ног и обдал кипящей кровью виски.
— Почему ты решил…
— Потому что он ничего не делает просто так. Меньше всего на свете я хочу иметь с тобой дело, но… — он оборвал фразу на самом интересном.
— Но? — потребовала я продолжить важную для понимания своей роли в не моей истории мысль.
— Так сложились обстоятельства. Благодарен тебе за… ту ночь…
Прозвучало обобщающе. За тот девятибалльный секс — тоже?
— Он сказал, что… нет, постой, а с чего я должна тебе это говорить?! — взбунтовалась дерзко…
…и получила в ответ чёрный пронзительный взгляд, на дне которого что-то ещё не отболело.
— Не смогу помочь тебе, если не буду этого знать.
Я расхохоталась. До злых слёз, издевательски. От всей души.
— Ты? ТЫ?! Мне? Помочь?! — подскочила к нему и ткнула в грудь пальцем, ничуть не заботясь о том, что сделала это больно.
Я нарочно сделала это больно, потому что мне тоже было больно. Когда выламывала суставы в плечах, выкручивая из-за спины вперёд связанные руки, когда меня волокли по арматурным ступеням, сдирая на ногах кожу, когда меня бесконечно долго трахали во все дыры несколько пьяных клиентов, когда меня продавали, наплевав на то, что я — человек! Да никакая пуля в плече и нож в селезёнке не причинят столько боли, сколько я вытерпела! Никакая его боль и близко не похожа на ту, которая изрешетила мои разум и душу унижением, омерзением к тому, что делали со мной и с чем я должна была смириться. Только я не смирилась! Не дождётся!
— Я знаю, как это выглядит…
— Ты? Как это выглядит? Тебе показать, как выглядит, когда тебя ебут четверо сразу? Тебе показать, как выглядит, когда тебя так распинают, что рвут связки? Или показать, как выглядит красивая девушка, подсаженная на героин? Или как выглядят те, кого пускает на десяток кругов твоя свора бандитов? Не надо мне рассказывать, как всё выглядит! Пошёл вон отсюда! Ненавижу!
Я ударила его кулаками в грудь, но промазала и попала как раз по ране. Энвер сильно побледнел, но стиснул вмиг обескровившие губы, пошатнулся и схватился за плечо. Ему понадобилась минута или больше, чтобы совладать с собой, его глаза залились сплошной болью, а потом вдруг будто опустели, сохранив лишь тень его самого. Он очень тихо сказал:
— Обед через полтора часа…
…и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.
* * *
До самого обеда я психовала и злилась, кусала губы, грызла пальцы и еле сдерживалась, чтобы не начать крушить комнату. Почему-то была уверена, что Энвер и это стерпит. Что-то изменилось в ту ночь, за которую он благодарил меня. Но она не могла стереть из памяти факт, что по его вине я прошла девять кругов ада и оставалась невольницей.
