Ебал, как жизнь.
Я швырнула телефон об стену и сползла по другой, взвыв, не заботясь о том, что разбужу Дамлу. Плевать! Я устала! До чёртиков устала ловить возможности и раз за разом терпеть неудачу!
Истерика накрыла разум тёмной пеленой, я ревела и орала, что-то кричала выскочившей в ночной рубахе женщине, выбивалась из рук какого-то мужчины, невесть откуда взявшемся, материлась, кусалась, царапалась… ослепла и оглохла от отчаяния и беспомощности. Если бы меня не держали, всадила бы себе в живот нож, прыгнула бы с балкона на камни, выгрызла бы себе вены — что угодно, но это лучше, чем вот так каждый раз мимо, потому что…
…предсказуемая…
* * *
Новый день занимался розовой зарёй. Тёмная бирюза покрытых лесом гор, припудренных тонкой дымкой, раскрасилась неоном рассветной палитры. Я сидела в кресле на балконе и безучастно смотрела, как солнце выкатывалось жирным блином из-за гор и выжигало красный, розовый и омаровый сначала мандариновым, а потом и жёлтым светом. Считала цвета, как в детстве на нарисованной радуге, и не думала ни о чём.
Я была истощена, опустошена и ничего не хотела. Марионетка, не послушная даже своему господину.
Кемран приезжал пару раз за эти дни, но разговор не клеился. Врач тоже был, что-то колол мне в вену, заставлял глотать какие-то таблетки. Дамла кормила с ложки, и я послушно открывала рот. Дай мне ложку яду — выпила бы и не поморщилась.
Но сегодня что-то изменилось. Это был первый рассвет, который запечатлела память. Первое, что сменило ту ночь, когда я выдохнула последний воздух из лёгких и вдыхать больше не хотела. Если бы можно было перестать дышать… Я не помнила, как оказалась в этом кресле, когда вдруг пришла в себя.
— Валя…
Вздрогнула и ожила, приходя в себя окончательно от окатившего внутренности кипятка. Медленно встала и повернулась на голос на слабых ногах и с дрожащими губами.
— Энвер… — еле слышно вымолвила, пуская имя красивого мерзавца вперёд себя.
Шагнула к нему, не понимая чего хочу: ударить или свалиться в его объятия. Он смотрел странно, будто видел меня первый раз, ощупывал взглядом не похотливо, а словно проверял, цела ли, и я ли перед ним. Чуть улыбнулся, и я захотела экзоскелет для себя, чтобы не подкашивались ноги и не тряслось у меня всё, что покрыто кожей. Он оказался рядом со мной в два шага и поймал, когда… тело предало меня.
* * *
Два серо-голубых озера разъедающей душу кислоты, опушённые тёмно-серыми ресницами с выгоревшими светлыми кончиками. Смотрел в них и тонул, то погружаясь в боль, то глотая свежий воздух на мелководье. Глаза этой русской девчонки просто невероятные. И пенным прибоем в них штормил страх и вызов — дикая комбинация.
Эта невольница — моя головная боль. Уже две недели она не отпускала мои мысли. Невероятно красивая, необычная, сочная и… до безумия знакомая: белая кожа, белые волосы, которые, казалось, светились и принимали на себя все оттенки окружающего мира. Платиновые дерзко вздёрнутые брови, тонкий нос и светло-розовые губы. И этот нежный розовый повторялся на её сосках и между ног — сливочно-клубничный мусс, от вида которого выделяется слюна и ломает пах эрекция.
Две чёртовы недели я видел её во сне каждую ночь, и тот взгляд…
— Спасибо, что пришёл за мной…
Словно услышал голос другой, сорвавшейся в бездну.
— Я приду за тобой…
…обещал ей в тот день. И опоздал. А за Валей пришёл вовремя. И злился, потому что она необъяснимо похожа на другую, ту, что впечаталась в сердце и душу таким же распахнутым и полным доверия взглядом.
— У тебя есть полчаса. Не опоздай, брат[1], — позвонил Кемран в тот день.
— Что за игры ты снова затеял? — зло процедил сквозь зубы.
— Тебе понравится, обещаю! — заговорщически прошептал в трубку этот недоносок. — Подержи мою игрушку у себя, но смотри — не потеряй, — он зашёлся в каком-то зловещем хохоте. — А я тебе за усердие пару фото отдам, — добавил примирительно и оборвал звонок.
Если бы я знал, что увижу, открыв дверь в комнату охраны на фабрике невольниц, я бы никогда…
Я бы всё равно поехал туда. Потому что выбора у меня уже давно нет…
* * *
Не сразу заметила, что Энвер держит меня одной рукой, сильно прижимая к своему телу, и немного морщится, держа левое плечо неподвижно.
— Болит? — спросила и отстранилась.
Что на меня нашло? Бросилась в объятия этому мерзавцу, как влюблённая дура! Лицо вспыхнуло, будто вся кровь прилила к нему, и я поспешила отойти от мужчины, что снился мне каждую ночь в сюрреалистических кошмарах — ни наш с ним секс, ни та смертоносная ночь в Чёрном море ни оставляли мысли ни на минуту, как я их ни гнала. Они перемешивались в ванильно-перечных сновидениях, доводя то до крышесносного оргазма, то до удушающей паники. Энвер занимал мое сознание и подсознание, а тело реагировало на него. Я боялась признаться себе, что хочу быть… его невольницей.
В груди припекло, словно клеймом: я — его. Могла бы смотреть на этого мужчину, не отводя взгляда круглые сутки всю оставшуюся жизнь, касаться его, не отрывая рук и губ. Наваждение, совершенно несвойственное мне. Дикий магнетизм.
Хочу тонуть в чёрном море его глаз. Между нами снова, как в ту ночь…
…воздух трещал и голубел статическими разрядами двух наэлектризованных эмоциями тел.
— Если не напрягать — терпимо, — наконец, ответил божественный мерзавец. — Как чувствуешь себя?
— О-о, мой господин интересуется?! — повернулась к нему, иронично вскинув брови и пытаясь выдать румянец волнения за краску праведного гнева. — Так отпустите меня, и я почувствую себя лучше, чем кто-либо на планете!
— Я не держу…
— Да что вы говорите?! Но за врата этого рая не выпускаете!
— Это для твоей безопасности. Или к тебе тут плохо относятся? — недобро прищурился он, и по спине скользнула холодной змейкой мысль, что пожалуйся я на кого-то — и тому несдобровать.
