Любил, как Бог, ебал, как жизнь — это о нём. И этим всё сказано.
В столовую я спустилась с опозданием на десять минут — долго боролась с желанием встать в позу и объявить голодовку, но раскрасневшееся от ярости лицо, припухшие от укусов губы и злой блеск в глазах, едва ли не похожий на молнии громовержца, напомнили…
Cherchez la femme, чудовище!
К столу я явилась в нежно-сиреневом шёлковом платье в крупную белую ромашку, с запахом на груди и спине и струившейся по бёдрам юбке. Это платье — чистая провокация: потяни с плеч — и половинки лифа спадут по рукам, оставляя меня по пояс обнажённой… с капелькой лунного камня на тончайшей цепочке, скрывшимся между грудей.
Энвер прекратил жевать, ощупывая меня взглядом так, что я испугалась, не отобедает ли он сейчас мной на этом длинном столе. Щёки снова зарделись от злости на собственное тело, мгновенно отозвавшееся на зов мужских феромонов — соски застыли камешками и торчали вызывающе, не отпуская взгляда божественного мерзавца.
Он даже не встал отодвинуть мне стул, прилип глазами и тянул, словно на аркане. Когда я наклонилась, садясь, и лунная капля выскользнула, звонко стукнувшись о хрустальный бокал, Энвер отмер и разжал пальцы. Вилка из его руки упала на тарелку со звоном таким оглушительным. Что я вздрогнула.
— Ты, часу не прошло, как обвиняла меня во всем смертных грехах, а сейчас явилась… полуголая! — он задохнулся, будто его держали под водой или он не дышал, пока я шла к столу.
— Зато красивая, — спокойно ответила и улыбнулась, откинув распущенные волнистые белые пряди от лица за плечи. — Добро пропадает, хоть где-то поносить. Я ведь, когда сбегу отсюда, не потащу с собой чемодан, а платье покупала специально для этой поездки…
— Рот закрой и ешь… — нажимно процедил сквозь зубы Энвер, снова хватая вилку, оставившую на белой салфетке уродливую жирную каплю.
Он больше не взглянул на меня ни разу, расправился с бараньей ногой в считанную минуту, буквально отрывая от нее куски и глотая их, как изголодавшийся хищник, потом встал, схватил похожий на кубок бокал, залпом осушил вино и быстро вышел из столовой.
Я проводила его долгим взглядом, выдохнула напряжение и налила себе сухого розового «Морканта де Сальери».
— За меня! — подняла и большими глотками выпила. — Еще ни один мужчина не выиграл у женщины, тем более у русской, загнанной в угол. Держись, уважаемый турецкий господин, я выхожу на тропу войны…
Глаза разбегались от разнообразия яств, просто пир горой: кебабы с гранатовым соусом, баранина с мятой, запечённая с лаймом и барбарисом сёмга, фаршированный мидии и запечёный молодой картофель, обложенный десятком пиал с дополнениями к нему от мелко рубленных трав и соусов до нарезанной тонкими вермишелинами красной рыбой и микроскопическими маринованными грибочками, жареные королевские креветки и розы из жареных артишоков, салаты в дольках авокадо и запечёный с йогуртом сладкий перец, копчёное мясо с клубникой с французской горчицей и орешками, а сладостей и нежных десертов… Это бы хватило накормить десяток человек. И бутылка в ведёрке со льдом, и хрусталь с серебром, и нарядные салфетки на столе, и букет ароматных цветов явно из сада — всё говорило о том, что Энвер решил отпраздновать своё возвращение домой. Или его так встречала боготворившая своего господина Дамла. Но я на этом празднике жизни пленница.
Глаза разбегались и ели всё и сразу — оказывается, я жутко голодная. Аппетит у меня всегда был хороший, а после клетки мозг будто сошёл с ума и толкал меня переедать при каждом удобном случае.
Я придвинула блюдо с салатом с клубникой и положила сбоку большой кусок баранины. Втянула ноздрями запах еды и на пять минут забыла обо всём на свете, наслаждаясь пищей. Второй бокал вина и несколько креветок почти примирили с действительностью — всё-таки не зря перед подписанием важных договоров деловых партнёров ведут в ресторан и не скупятся на лучшее угощение, а после подписания еще закрепляют результат банкетом.
После такого обеда я тоже готова подписаться под чем угодно и даже простить Энверу что-нибудь не слишком значительное.
Не успела я об этом подумать, черноглазый мерзавец вернулся в столовую.
— Мы не договорили, — бросил сухо вместе с картой, которую купил Кемран. Сел напротив меня, развернул её ко мне фасадом и спросил: — Что это?
— Карта Ризе, не видишь? — ответила, демонстративно отправляя в рот ложку салата с авокадо.
— Вот это что такое? — удивительно терпеливо повторил вопрос, пальцем показывая на проложенный маркером маршрут.
— Вы, господин Али-баба, продали меня господину Кемрану, все вопросы задавайте ему. А я ем!
Я воткнула вилку в кебаб…
…и взвизгнула, вскакивая — Энвер взвился, а через секунду всё, что стояло на столе, полетело на пол, сшибая его кресло во главе стола, от одного взмаха его руки.
На голый стол передо мной легла карта, султан ткнул пальцем в первый попавшийся нарисованный кружок и спросил обморозительно спокойно:
— Жду ответ на вопрос.
Я медленно подняла кулак, наклонилась через стол и выпрямила средний палец, чуть не ткнув его в лицо мужчине.
Показалось, его взгляд налился кипящей лавой. Энвер схватил меня за сжатые пальцы, его ноздри раздувались, а желваки рвали щёки. Он вдруг резко рванулся и… вцепился зубами в мой торчащий палец.
От резкой боли я заорала, но ударить не успела — он оттолкнул меня в кресло, свернул карту, обошёл стол, сгрёб на спине моё платье и выдернул меня с сиденья, как пушинку. Почти за шкирку быстрым шагом протащил через столовую и холл на улицу, открыл переднюю дверцу серого цвета мокрого асфальта джипа и швырнул меня внутрь, как блохастого котёнка. Захлопнул дверцу и сел за руль.
— Пристегнись, — бросил спокойно, будто не кипел несколько секунд назад, сверился с картой и рванул с места так, что показалось, дорога под колёсами собралась гармошкой. — Не хочешь отвечать — поедем изучать.
Я гладила палец со следами зубов божественного гада и украдкой поглядывала на его красивый профиль. Смелости поубавилось, он мог сделать со мной что угодно.
— Открой ворота, — сказал в рацию и, не поворачиваясь, спросил меня: — Нравлюсь?
Я фыркнула и отвернулась в окно, поглаживая укус — что это, вообще, было?!
Мерзавец будто читал мысли:
— Хотел сломать. Очень.
— Откусить, скажи лучше. Придурок… — пробурчала оскорбление по-русски очень тихо и потеряла дар речи, услышав на родном языке с сильным акцентом:
— Язык тоже могу вырвать…
Энвер летел по серпантину, едва притормаживая на поворотах, заставляя меня съёживаться внутри себя от страха — казалось, не впишется, и вылетим с дороги в ущелье.
— Ты был в России?
Он ответил не сразу.
