— Может, обо всем расскажете? — попросил он и, видя на ее лице сомнение, добавил: — Признаюсь, я знал Эндрю Пенхоллоу с детства, мы с ним в одной школе учились.
Пирс совсем стушевался при упоминании о полученном шефом образовании, недоумевая, зачем он пошел в полицию. Если хотел сделать карьеру в сфере правосудия, то почему не стал судьей, адвокатом? Именно туда ведет частная школа.
В том-то и дело, в неожиданном озарении ответил Дэйв на собственный вопрос. Он не хотел идти до конца проторенной дорожки, предпочел свернуть посередине. И плевал на престиж. Стоит вспомнить, как он боролся против повышения в суперинтенденты!
— Знаю, что Эндрю родился в Корнуолле, — продолжал Маркби. — То есть там жили его родители, и считал Корнуолл своей родиной. Позже, осмелюсь сказать, когда начались его частые разъезды, он представлял себя скорее космополитом.
— Пожалуй, — согласилась Кейт. — Точно не чувствовал себя корнуоллцем. Только отчасти. Это в крови, так просто не отделаешься.
Она прочно уселась, как бы решившись все выложить, и атмосфера в комнате для допросов слегка разрядилась.
Сотрудница полиции скрестила ноги, Пирс, похоже, хотел закурить, но боялся спросить разрешения — вдруг кто-нибудь возражает. Скорее всего, допрашиваемая прямо так и заявит.
— Мою мать звали Элен, она умерла. Наверно, вам интересно.
Слушатели более или менее смущенно кивнули. Кейт четко, без запинки докладывала:
— Они с детства любили друг друга. Как вы верно заметили, он очень рано уехал учиться, она осталась дома. Их родители были соседями и друзьями. Поэтому они вечно были знакомы. — Прервавшись, она вопросительно посмотрела в глаза суперинтендента. — Скажите честно, по-вашему, он был бы другим человеком, если б его не отправили в школу так рано? А вы? Я имею в виду, тоже стали бы другим?
— Не знаю, — ответил Маркби. — Кто знает? Меня отдали в школу-интернат, когда отца перевели по службе. По стечению обстоятельств мой дядя был тогда викарием в Вестерфилде поблизости и предложил частично оплачивать обучение. Родители не смогли отказаться от выгодного предложения. — Он задумался. — По-моему, никогда даже не сомневались в его выгодности.
Нежелание дяди Генри бросать деньги на ветер вошло в легенду. Неудивительно, что предложение было принято. Оно не повторилось бы.
— А… — Кейт подумала немного и пожала плечами. — Ну, так или иначе, мои родители всегда были близки, с детства знали, что от жизни им хочется разного. Отец стремился прославиться, сделать достойную карьеру, проторить свою тропку в мире, как говорила мама.
Она вновь помолчала.
— Фактически он был довольно скучным и вялым. Хотя, кажется, больше всего мечтал стать пиратом. Знаете, в Корнуолле давняя традиция становиться пиратами, контрабандистами, грабителями разбитых судов и так далее. Это в крови, как я уже сказала. С другой стороны, у мамы была художественная натура. Она любила северное побережье Корнуолла, вообще не хотела его покидать. Оно ее вдохновляло. По ее словам, в любом другом месте ей душно, словно она в самом деле могла дышать только корнуоллским воздухом. Колонии художников тоже местная традиция. Там она и поселилась среди живописцев и керамистов. Ей там было очень хорошо.
Рассеянный взгляд ясных серых глаз устремился на Маркби.
— Таким образом, оба сделали то, что хотели. Договорились еще совсем юными. Он уедет, а она останется. Так и вышло. Он делал карьеру в высших кругах, отыскал в свое время жену из высшего круга. У нее же была живопись и я.
Кейт умолкла. Маркби мудро ждал, запретив жестом открывшему рот Пирсу задавать вопросы. Девушке нужно время, чтобы порыться в памяти, связать концы воедино. Болезненный процесс. Она словно окаменела, на горле бьется жилка. Интересно, писала ли дочку мать-художница или кто-то из ее коллег?
— По признанию мамы, меня не планировали, — продолжила Кейт. — Но когда обнаружилось, что она беременна, оба радовались. Она в это действительно верила, я доверяла ее ощущению. Мама по-настоящему меня любила. Насчет него я не очень уверена. Вряд ли он был так доволен, как изображал, да ничего уже не мог поделать. Не хотел огорчать ее просьбой избавиться от ребенка. Просил хранить тайну, держать меня при себе в Корнуолле. Впрочем, наверняка я с самого начала была для него лишним грузом. Разумеется, он никогда не сказал ни единого слова ни маме, ни мне, — поспешно добавила она, — не поймите превратно. Но ребенка трудно обмануть. Дети насквозь видят фальшь.
— Да, — кивнул Алан. — Детей не проведешь.
Он вспомнил детей сестры с их устрашающей способностью читать мысли взрослых, чем особенно славится Эмма.
И вдруг понял, что именно беспокоит его в этой девушке. Сходство с племянницей. Эмма, внешне бойкая и сообразительная юная леди тринадцати лет, обладает чрезмерно чуткой душой. Как легко причинить вред ребенку, не догадываясь, что он не приспосабливается к ситуации, а сопротивляется. Возможно, и Эмме, и Кейт недостает чувства юмора. Обе смертельно серьезны. Хотя лучше бы не употреблять слово «смертельно». Кейт снова заговорила:
— После моего рождения отец как бы взял на себя финансовую ответственность. В руки денег никогда не давал — слишком умный, — но как-то выплачивал, потому что в противном случае даже мама подняла бы скандал. У нее ничего не было, а ребенок стоит дорого. Он помог ей купить небольшую художественную галерею — ловушку для туристов — и с тех пор регулярно выдавал безвозвратные ссуды. Она это считала вполне справедливым. Слишком доверчивая. Была уверена, что он делает все возможное. Потом он оплачивал мою учебу в местной частной школе, в монастыре. Маме нравилось, что я каждый день возвращаюсь с занятий домой. А на самом деле меня не отправили в интернат потому, что я где-нибудь там могла встретиться с дочкой какого-нибудь его коллеги. — Она презрительно скривила губы. — Он был не дурак.
С последним утверждением Маркби не вполне согласился, однако промолчал. Если Пенхоллоу и не дурак, то крайне недальновидный мужчина. Неужели не понимал, что рано или поздно история выйдет на свет? Явно не приготовился, полагаясь на прежнюю договоренность.
Кейт рассуждала в том же духе:
— Не знаю, как он представлял себе положение дел, когда мама состарится, а я вырасту. Наверно, вообще не думал. Даже когда у мамы диагностировали рак, не осознал серьезность ситуации. Болезнь обнаружили слишком поздно для эффективного лечения. Она предпочла вообще отказаться, поняв, что ей лучше не станет, мучительные процедуры напрасны. «Не хочу умирать на больничной койке. Хочу умереть дома, видя за окном море, слыша шум и запах волн». Так и сделала.
Тон сдержанный, холодный, но глубоко в душе живы страшные воспоминания о последних неделях матери, полных нестерпимой боли. Алан задумался, была ли у нее возможность по-настоящему погоревать, от души выплакаться на сочувственной груди. В любом случае не на груди Эндрю. А под затаившимся горем разгорается гнев. Желание отомстить за жестокость судьбы. Есть ли более очевидный объект для ненависти, чем тот, кто любил и бросил?
