— Кирилл, почему я? Ответь, — жалкий лепет сорвался с моих губ, и я вжалась в спинку дивана, ощущая, как сердце шумно барабанит в ушах, а тело покрывается холодным потом от дикого страха. Только я не знала, кого боюсь. Его, диктующего свою волю, или саму себя, начавшую плыть, неизбежно таять от присутствия мужчины, который вожделеет мое тело так открыто и откровенно.
Меня впервые столь яростно домогались. Это все было в новинку, поэтому будоражило кровь и наполняло ее крошечными искорками интереса и желания. Но, как известно, от искры вспыхивает пламя…
Он склонился надо мной, принуждая выгнуться в неудобное положение, распластаться по дивану, хватаясь за предплечья нависшего надо мной Кирилла в попытке удержать натиск. Ненависть плавилась во мне и разливалась по венам, но вместе с тем меня ломало от противоречивых, выматывающих эмоций. Правду признавать непросто, как и воочию видеть свое падение и чувствовать, как отзывается все тело на кадры греховной ночи.
Он долго смотрел мне в глаза, давая маленькую передышку. Казалось, мы оба не дышим, застыв на несколько мгновений, не нуждаясь в кислороде, а только в этом поединке взглядов. Я поражалась тому, насколько черные у него глаза. Прежде мне таких никогда не встречалось. Зрачок настолько расширен, что растекался по радужке, и казалось, что в меня целятся два безжалостных дула пистолета. Я моргнула, и наваждение исчезло. Булацкий сел, резко хватая меня за руку и принуждая подняться.
— Ты знаешь, что в первую очередь мне нужен ребенок, — наконец ответил он на мой вопрос. — Он все решил. Но не преуменьшай свою роль. Я не привык отказывать себе в желаниях, а я хочу тебя. Давай, Есения, вперед, — снова поторопил он меня. — Сделай это, альтернатива тебе не понравится.
Не хотела знать, что за альтернатива, не хотела представлять. Стояла напротив Кирилла и пугливо дышала, не в силах решиться на следующий шаг.
Раздеться? Как я смогу?
— Послушай… — устало прикрыл он глаза, впервые давая мне понять, что не так спокоен, как кажется. Ему больно, наверняка рана ему досаждает. А я топчусь на месте, как девственница в первую брачную ночь. — Посмотри на это так: чем быстрее ты все сделаешь, тем быстрее уберешься отсюда. Ты же об этом мечтаешь?
Голос спокойный, размеренный, но я вижу плескающееся море, бездну порока в его глазах. Ублюдок наслаждается моими мучениями и знает, что получит то, что хочет. Так или иначе. Колени задрожали, я почувствовала удушье и сделала пару глубоких вдохов. «Давай, давай, как в холодную воду, — прыгнула и быстро вынырнула. Нет смысла топтаться у кромки воды, надо спешить».
Кирилл протянул руку к пульту и нажал на несколько кнопок, из колонок полилась мягкая лиричная музыка, расслабляющий лаунж. Вот только он ни черта не расслаблял, а был фоном для моего окончательного падения…
Разделась быстро, неуверенными движениями, ничуть это не напоминало красивый соблазнительный стриптиз. Старалась не смотреть в глаза Кирилла, но все же ощущала его немигающий черный взгляд, который скользил по телу и обжигал. Удивительно, насколько сильной была его энергетика, что я плавилась на расстоянии от его взглядов, как будто он трогал меня руками и губами.
Оставшись в нижнем белье, я вскинула подбородок, отрешенным взглядом уставившись в стену. Пусть видит, что, заставляя, обретает лишь послушный суррогат, а не живую женщину. Он не может заставить меня испытать желание силой! Сглотнув очередную порцию страха, не смогла вынести повисшего молчания, которое щедро разлилось в помещении, парализуя меня, а потом лопнуло после следующего слова.
— Дальше… — голос уже не такой спокойный, скорее хриплый и сдавленный. Я метнула в Кирилла взгляд и с ужасом увидела, как он обхватил ладонью внушительную выпуклость на своих штанах и сжимает ее, стискивая зубы и играя желваками. Полный черной похоти взгляд порабощал и выворачивал душу наизнанку, вытаскивая наружу порочные желания.
Завела руки назад и, переминаясь с ноги на ногу, расстегнула бюстгальтер. Стиснутые набухшие груди вырвались на свободу, но я не смогла открыться так сразу. Как только клочок ткани упал на пол, прижала ладони к груди, пряча ее от взгляда Булацкого, полыхнувшего диким голодом. Меня бросило в дрожь от осознания, что возбуждаю его, а соски болезненно сжались, заострились, вся эта ситуация начала опасно меня волновать. Стыд застлало волнение, зачатки возбуждения проросли во мне и готовились оплетать прочными путами тело. Боже, как я это допустила?
Кирилл откинулся еще больше на спинку, раскинул ноги в стороны и не отказал себе в удовольствии достать из ширинки возбужденный член. Большой, увесистый, с налитой кровью головкой. Отвела взгляд, постаралась найти хоть что-то в этой комнате, чтобы отвлечься от пошлого зрелища. Но образ длинных пальцев, сжимающих толстый ствол, запечатлелся в мозгу, отпечатался на роговице.
Он проникал им в меня! Он много-много раз входил в меня, а я стонала, как проститутка. И будь я проклята, если в эту секунду не ощутила между ног позорную влагу. Сжала бедра, будто это могло спасти от разоблачения. Знала, что Кирилл не постесняется и подойдет, проверит, убедится, что я потекла.
— Ну же… Умничка, ты все правильно делаешь, — шептал он медоточивым ленивым голосом, от которого у меня все волоски на теле вставали дыбом, — давай, малышка, просунь руку в трусики и сделай себе хорошо. Это все, чего я прошу.
Внизу живота зародился пульсирующий горячий комок, глаза Булацкого сверкали черным блеском, понуждая меня исполнить его приказ. К своему ужасу, я ощутила сильную потребность выполнить то, что он просит, потому что внезапно потеряла весь стыд и захотела ощутить пальцы на клиторе, унять тянущее ощущение, дать себе разрядку. Кирилл, сидя напротив меня и не отрывая взгляда, двигал рукой по члену, и я, едва дыша и чувствуя сухость в горле, осмелилась и протиснула пальцы под ткань. Ощущение было столь сильным, что пришлось закусить губу, чтобы не выдать себя и не застонать.
Я все еще пыталась сделать вид, что делаю все из-под палки? Мы оба прекрасно понимали, что больше я не жертва. Но я не заметила, как изменилась моя роль, даже не поняла, как оказалась почти голой под немигающим взглядом Булацкого с рукой, скользящей между напухших, мокрых от смазки половых губ. Что я творю? Позволяю ему себе приказывать, делаю то, что он просит…
— Два пальца дальше и внутрь, глубже, девочка, вот так, ласкай себя, доставь себе удовольствие. Потрогай свою грудь, у тебя очень красивые соски, Есения. Я обязательно оближу их, но не сегодня. Ты вспомнишь мои слова, когда будешь еще раз удовлетворять себя сегодня, лежа в одинокой постели. И будешь мечтать, чтобы я выполнил свое обещание. И в итоге попросишь сама.
Он отравил меня своим ядом, и я беспрекословно подчинялась каждому слову, не осознавая ничего вокруг. Остался лишь голос, диктующий мне, что делать, властный, сильный и уверенный. Не оставляющий выбора и шанса на спасение. И мои пальцы, которые он сделал собственным орудием по уничтожению моего стыда.
— А теперь подойди сюда, Есения, — последовал приказ, и я была даже рада, что могу упасть на колени перед ним, так как ноги меня уже не держали, дрожали, как и я вся, а перед глазами вертелись цветные круги и расплывалось лицо Булацкого.
