Книга Мюнхен - Роберт Харрис

В данных обстоятельствах я решил, что пришло время пустить в ход план, который я обдумывал довольно продолжительное время и рассматриваю как последнее средство…

Когда Биг-Бен пробил два, дверь отворилась и в нее просунулась верхняя половина туловища Клеверли.

– Что нового?

– Ничего, сэр.

– Линия работает?

– Полагаю, что да.

– Ждем еще пять минут, потом ПМ уходит.

Дверь закрылась.

В семь минут третьего Легат услышал, что в Берлине кто-то подошел к трубке.

– Говорит сэр Невил Хендерсон, – раздался гнусавый голос.

– Да, сэр. – Хью потянулся за ручкой. – Это личный секретарь премьер-министра.

– Передайте премьер-министру, что герр Гитлер получил письмо от синьора Муссолини, переданное через итальянского посла. Дуче заверил фюрера, что в случае войны Италия поддержит Германию, но просил отложить мобилизацию на двадцать четыре часа, чтобы заново оценить ситуацию. Пожалуйста, скажите премьер-министру, что герр Гитлер согласился. Вы все поняли?

– Да, сэр. Немедленно передам.

Легат повесил трубку. Закончив записывать, он открыл дверь в зал заседаний. Премьер-министр сидел рядом с Уилсоном, Клеверли – напротив. Когда Чемберлен повернулся к нему лицом, Хью заметил, как выступают жилы на его тонкой шее. Премьер напоминал приговоренного к повешению, уже стоящего на подпорке, но все еще надеющегося на помилование.

– Ну?

– Муссолини прислал сообщение Гитлеру: Италия исполнит союзнические обязательства перед Германией, но дуче попросил фюрера отложить мобилизацию на двадцать четыре часа, и Гитлер согласился.

– Двадцать четыре часа? – Голова Чемберлена разочарованно поникла. – Это все?

– Это лучше, чем ничего, премьер-министр, – заметил Уилсон. – По меньшей мере это свидетельство того, что он готов прислушиваться к мнению извне. Хорошая новость.

– Неужели? У меня такое чувство, будто я соскальзываю с края обрыва и цепляюсь за любую подвернувшуюся ветку или корень, чтобы не сорваться в бездну. Двадцать четыре часа!

– Ну теперь у вас хотя бы есть чем завершить речь, – сказал Клеверли.

Чемберлен пристукнул указательными пальцами по столу.

– Вам лучше поехать со мной, – обратился он к Легату. – В машине мы можем поправить текст речи.

– Я могу поехать, если хотите, – вмешался Клеверли.

– Нет, вам лучше оставаться тут на случай новых сообщений из Берлина.

– Почти четверть третьего, – сказал Уилсон. – Вам пора. Через пятнадцать минут начнутся прения.

Чемберлен рывком поднялся из-за стола. Следуя за ним, Легат поймал на себе взгляд Клеверли, полный неприкрытой ненависти.

В вестибюле премьер-министр остановился под бронзовым светильником, Уилсон помог ему надеть плащ. Человек десять из числа сотрудников дома номер десять собрались, чтобы понаблюдать за отъездом начальника. Тот огляделся вокруг.

– А Энни…

– Уже уехала, – сообщил Уилсон. – Не волнуйтесь: она будет на галерее.

Он стряхнул с воротника Чемберлена пару пылинок и подал ему шляпу.

– Я тоже там буду. – Выудив из стойки зонтик, Уилсон сунул его премьеру в руку. – Помните: вы достигнете успеха, дюйм за дюймом.

Премьер кивнул. Швейцар открыл дверь. Знакомый белый свет юпитеров обрисовал на миг силуэт, и Легат подумал, какой хрупкой выглядит фигура главы правительства, даже в плаще. Он сам напоминает своего любимого дрозда.

Чемберлен снял шляпу, сделал поклон сначала в правую сторону, потом в левую, потом сошел на мостовую. Послышались несколько возгласов «ура!», жидкие аплодисменты. Какая-то женщина выкрикнула: «Да хранит вас Бог, мистер Чемберлен!»

Впечатление создавалось такое, что народу собралось не много. Однако, когда Хью вышел наружу и глаза его привыкли к яркому свету, он увидел, что Даунинг-стрит буквально от края до края запружена молчаливой толпой – такой огромной, что для сопровождения машины пришлось задействовать конного полицейского. Премьер-министр забрался в «остин» через левую заднюю дверь, детектив в штатском сел впереди. Легат кое-как протиснулся сквозь толчею, огибая машину. Открыть дверь удалось не без труда. Хью проскользнул в салон и устроился рядом с Чемберленом. Дверь закрылась сама под напором тел. Через лобовое стекло был виден зад лошади. Конь медленно двинулся, расчищая дорогу для автомобиля.

– За всю мою жизнь не видел ничего подобного, – пробормотал премьер-министр.

Фотографические вспышки освещали салон. Машине потребовалась добрая минута, чтобы достичь конца Даунинг-стрит и свернуть на Уайтхолл. На всем пути на мостовой и вокруг Кенотафа[13], вздымавшегося ввысь среди поля свежих цветов, стояла огромная толпа, по восемь-десять человек в ряд. Пара челсийских пенсионеров[14], с медалями и в алых мундирах, с венками из маков в руках, обернулись посмотреть на проезжающую мимо машину премьер-министра.

Легат извлек автоматическую ручку и пролистал пачку, добираясь до последней страницы речи. Писать в едущем автомобиле было сложно. «Синьор Муссолини проинформировал герра Гитлера, что Италия исполнит обязательства перед Германией, но тем не менее просил отложить мобилизацию на двадцать четыре часа. Герр Гитлер согласился».

Он показал абзац Чемберлену. Тот покачал головой:

– Нет, этого мало. Мне нужно выразить своего рода благодарность Муссо. Нам важно иметь его на нашей стороне. – Он закрыл глаза. – Пишите: «Каких бы взглядов ни придерживались достопочтенные члены парламента на синьора Муссолини в прошлом, я убежден, что все мы приветствуем его поступок как стремление действовать вместе с нами ради мира в Европе».

На Парламентской площади машина снова замедлила ход, потом и вовсе остановилась. Конная полиция окружила «остин». Серое небо, хмурая безмолвная толпа, красные венки, цоканье подков – прямо как государственные похороны или две минуты молчания в День перемирия[15], подумал Легат. Наконец автомобиль вырвался на свободу и на скорости промчался через кованые ворота Нью-Пэлас-Ярд. Хью заметил, как полицейские взяли под козырек. Шины зашуршали по булыжникам мостовой. Машина проехала под аркой Спикерс-корта и затормозила у готической деревянной двери. Детектив выпрыгнул. Несколько секунд спустя Чемберлен пересек отрезок дороги и поднялся по каменным ступеням. Легат следовал за ним.