Очень вредны пирожки и пышки, Хоть у них весьма приятный вид. Лучше от капусты кочерыжки! Можно грызть их даже до отрыжки, Это ожиреньем не грозит!
— О-о! — изумился будущий поэт Лучезар Крылатый. И сам не заметил, как сглодал еще кочерыжку. — Неужели это ты… сам… сейчас…
— Ну да…
— Значит, ты тоже поэт!
— Нет, что ты! Я раньше никогда не сочинял. А здесь… это от того, наверно, что рядом ты. От тебя исходит поэтическое излучение!
— Ну уж… — с удовольствием смутился Лучик.
— Конечно!.. Ты только смотри, не отказывайся от кочерыжек!
— Ладно… А ты все-таки поэт. Несомненно! Какая блестящая рифма: "Кочерыжки — отрыжки"! И какая аллитерация! Тревожный звук "р-р" так и перекатывается в строчках: "гр-ры… гр-ро…"
Авка не знал, что такое аллитерация и скромно молчал. Лучик же явно завидовал Авкиным стихам, хотя и скрывал это за восторгом.
— Знаешь что? Давай я подарю эти строчки тебе! — нашелся Авка.
— Ну что ты…
— Нет, правда! Я дарю!
— Но это же будет нечестно, если я их… себе…
— Они все равно почти твои! Если бы мы не встретились, я бы никогда их не сочинил! Все дело в твоем излучении…
— Ну, если ты настаиваешь…
— Изо всех сил настаиваю! — И чтобы совсем убедить Лучика, Авка хитро добавил: — Только я попрошу одну награду.
— Любую!.. А какую?
— Когда ты станешь знаменитым и будут напечатаны твои книжки, ты мне подаришь одну со своей подписью…
— Конечно!.. Мало того, я даже посвящу тебе поэму с этими самыми строчками! Про кочерыжки! Она будет называться "Страдания поэта при выборе между телесной и духовной пищей"… А еще, если ты позволишь, я напишу поэму про любовь. Про твою. Потому что своей у меня пока не было… Ох, нет! Чуть не забыл, это же тайна!
— Да ладно уж, — махнул рукой Авка. — Тайна эта не надолго. Все равно придется рассказывать и вашему… Двуполовинкусу, и китам. Иначе как сдвинуть материки?.. Ох, Лучик, а я ведь босиком! Неудобно как-то в таком виде к академику…
Дело в том, что ни башмаков своих, ни фонарика. Авка, разумеется, не нашел. Наверно, БЧП забросила их в другое место. А может, и правда растворила…
— Наоборот, это хорошо! Сразу видно, что ты после опасного путешествия!.. Значит, можно браться за поэму? У меня уже родились несколько строчек. Послушай!
Ноет, как разбитая коленка, Чувство под названием разлука. И стрелою, пущенной из лука, Я лететь к тебе мечтаю, Звенка…
Эти стихи понравились Авке всерьез. Сильно! Даже в глазах защипало. Потому что скуластая зеленоглазая Звенка (некрасивая!) удивительно ярко вспомнилась опять. Знала бы она, в какие дали ради нее угодил Авка!
— Лучик! Идем скорее!
Чудеса чудес и всяческие чудеса
И они зашагали по луговой траве — мимо зеленых коров (интересно, а молоко у них тоже зеленое?), мимо стеклянных башенок, похожих на громадные бутылки, заткнутые павлиньими перьями.
Несколько раз вокруг Авки и Лучика начинали летать непонятные шары. Они были похожи на пятнистые тыквы, окруженные синеватой дымкой.
— Лучик, это что?
— Планеты, — обыкновенным голосом отозвался юный поэт.
— К… какие планеты?
— Ну, вроде нашей, только в ином масштабе. Они залетают к нам из других пространств. Наверно, им здесь уютнее, чем в безвоздушном космосе…
Авка, уже привыкший к мысли, что Земля — круглая, спросил с пониманием:
— Значит, на них и люди есть? И киты под материками? И…
— На некоторых есть… Уко Двуполовинус иногда эти планеты исследует. Он говорит, что многие — в точности как наша, только в уменьшенном виде.
— А вон тот шар? Тоже планета?
— Где?.. Ай!..
К ним тихо подлетал полупрозрачный серый шар локтей десять в поперечнике. Он колыхался, как студень.
Это была явно не планета. Шар с м о т р е л на мальчишек синими круглыми глазами (каждый величиною с таз. И непонятно улыбался красным толстогубым ртом. Потом широченный рот распахнулся во всю нижнюю половину шара. По губам прошелся розовый пузырящийся язык. Видно было, что рот сквозной. За ним голубело небо.
В первый миг Авка не очень испугался. Шар выглядел добродушно. Лучик, однако, взвизгнул, вырвал из травы тяжелый стебель чертополоха с земляным комлем. Сунул в руки Авке:
— Отбивайся! Гони его!
Авка перепуганно замахал:
