— А ты, наоборот, хочешь угостить меня пирожком?
Луис откинулся на спинку кресла, в котором сидел. Протянул руку, вытащил из тумбочки трубку и табак.
— Этого разговора не было, понял?
— Понял.
— И хватит вилять хвостом, Американер. Пирожком я тебя угощу, да не таким уж вкусным. Расскажу тебе пару историй, которыми ни у кого в «Лили» не хватит духу с тобой поделиться. И все потому, что пирожок-то — с начинкой из воздуха.
— То есть пустой?
— Genau. Пустой. С начинкой из воздуха. И хотя жена моя вырастила двоих чудесных детей, по-моему, так: если ты даешь мальчишке попробовать пирожок, а начинка в нем противная, он, по крайней мере, перестанет сновать по дому, будто голодный пес.
Я улыбнулся в ответ на его улыбку.
— Думаю, Вернер рассказал тебе о том, что случилось, лучше, чем мог бы это сделать твой покорный слуга. Он всегда умел подобрать правильные слова. Не кто иной, как он, ездил говорить с политиками и побивал их в их же любимой игре: говорильне. А я всего лишь лесоруб, потерявший ногу, я прочел одну-единственную книгу, сборник шуток, которые не смешат, и если в кино ничего не взрывают, я засыпаю. Но могу догадаться, чего хотят люди. А ты хочешь того, что по телевизору называют «местные слухи», так или нет?
— Так.
Луис сделал затяжку. Я услышал, как потрескивает табак.
Пахло приятно.
— Кто это сделал? — мрачно проговорил он. — Вопрос, вокруг которого все вертится. Кто убил этих бедолаг? Власти решили: никто. Но в восемьдесят седьмом арестовали одного типа, бывшего полицейского из Венеции, который убил, в разное время, троих туристов в Доломитовых Альпах, между окрестностями Беллуно и областью Фриули. Разрубил их топором на части. Он объявил, будто его судили предвзято. Адвокат настаивал на душевной болезни. В ходе процесса кто-то припомнил бойню на Блеттербахе, полицейские провели расследование и, похоже, нашли кое-какие намеки на то, что тот тип болтался по нашим краям в апреле-мае восемьдесят пятого. Намеки очень смутные: если нет ни доказательств, ни признания, тогда что?
— Ничего.
— Его признали недееспособным. Сумасшедшим, не злодеем.
— По-твоему, это сделал он?
Луис нацелил на меня трубку, будто пистолет.
— Я угощаю тебя пирожком с начинкой из воздуха, парень. Тебе решать.
— Давай дальше, — бросил я с нетерпением.
— Дальше — след браконьеров. Как видишь, и ты попался в ловушку, заранее решив, что убийца был один. А что, если злодеяние совершили несколько человек? В конце концов, никаких доказательств первого найдено не было.
— Точно, — буркнул я. Как-то позабыл, что версия Вернера — всего лишь версия, а не объективная истина. Типичная ошибка начинающего следователя, упрекнул я себя.
— Охота здесь у нас для многих — часть жизни. Добывают косуль, ланей, горных козлов, фазанов, бекасов. А еще тетеревов и волков, когда они тут водились. В задней комнате «Лили» стоит чучело рыси. На табличке значится «1888», но, по-моему, чучело сделали позже, поэтому его и не выставляют.
— Плохая реклама?
— Ну да, но дело не в этом. Даже сейчас не все в Зибенхохе переварили эту историю с заповедником. Только представь: в восемьдесят пятом заповедник представлял собой всего лишь заявку, отпечатанную на машинке и погребенную среди прочих бумаг на столе какого-нибудь провинциального чинуши. Некоторые охотники соблюдали правила, но и браконьеров было полно.
— Зачем им было убивать тех троих?
— Из-за Маркуса. Маркус был целью. В восемьдесят пятом ему едва стукнуло шестнадцать, но он свое дело крепко знал. Ходил за Максом как приклеенный, во всем ему подражал, и Курту тоже. Хотел тоже поступить в Лесной корпус. А Макс-то, Макс: — стоило Маркусу появиться поблизости, видел бы ты, как он хорохорился: грудь колесом, ботинки сверкают. — Луис покачал головой. — Мальчишки оба, но у мальчишек море энтузиазма. А с энтузиазмом всего можно добиться. Маркус всем тут плешь проел, твердил, что заботится об охране окружающей среды: упрямец, каких мало. Услышит о незаконной вырубке или убое — пойдет и настучит Командиру Губнеру. Командир Губнер заполнит бумажки, покивает, поблагодарит, а сам усмехается себе в усы, смеется над мальчишкой. До инфаркта Командир Губнер тоже охотился. Тут и говорить нечего: стоило Маркусу выйти из конторы, как все протоколы летели в печку. Так что вот тебе вторая теория.
— Мстительные браконьеры?
— Браконьеры, которых бьют по кошельку. Маркус повадился разорять их тайники.
— Тайники? — переспросил я, поднимая брови.
— Большую часть денег браконьеры выручают не от продажи оленины ресторанам. Они много наваривают на ловле птиц. Забирают птенцов, ставят силки на вьюрков и малиновок. За них хорошо платят.
— А Маркус убирал силки.
— Именно.
— Веский мотив, чтобы убить его?
— Это дело совести каждого. Но вот послушай: в конце семидесятых я застукал Эльмара с полным мешком птиц. Галки, одна завирушка и два птенца белой куропатки. Он сказал, что знает одного типа в Салорно, который выложит за птенцов немалую сумму.
— Какую?
— Через неделю мы с ним поехали в Тренто покупать «ардженту» цвета слоновой кости.
— Ему столько заплатили?
Луис пожал плечами:
— Конечно, две куропатки его не сделали богачом, но я бы сказал, что немалая часть суммы происходила из того мешка.
— Что еще?
— Ты разве не слышишь, Сэлинджер, как скрипят твои челюсти, пережевывая воздух?
— Может, мне это нравится.
С задумчивым видом Луис припал к трубке.
— Отец Эви.
— Коммивояжер из Вероны?
— Мауро Тоньон. Говорили, будто он вернулся в Зибенхох вне себя от ярости. Будто он убил Эви из ненависти к бывшей жене.
— Из ненависти?
Луис подмигнул:
— Он был проклятущий Walscher, разве нет?
— Эта версия мне кажется немного…
— Притянутой за уши? Расистской? Все вместе? Так и есть: это относится и ко всем прочим историям. Местные слухи, далекие от правды. Никто не знает правды о бойне на Блеттербахе. Все только предполагают.
— Насчет него проводилось расследование?
— Никто даже не знал, что с ним сталось, с этим ублюдком. Но слухи распространялись. — Луис забарабанил по подлокотнику кресла скрюченными от артрита пальцами. — Еще есть версия о сведении счетов.
— По поводу чего?
— Наркотиков.
— Наркотиков? — в растерянности переспросил я.
— Опять Маркус.
— Он употреблял наркотики?
