Но более всего напугала государственных мужей болезнь королевы и возможность ее внезапной кончины без официально назначенного преемника. Неудивительно, что в 1563 году парламент в самых верноподданнических выражениях вновь просил Елизавету выйти замуж или назвать наследника. Она должна была быть готова к тому, что рано или поздно придется вернуться к этому щекотливому вопросу. Елизавета не собиралась уступать, но она не хотела и обострять отношения с парламентом. Чтобы выиграть время, королева решила убедить депутатов, будто всерьез раздумывает над замужеством и вскоре примет решение. Это была откровенная ложь, облеченная в форму блестящей речи. Елизавета тысячу раз на все лады повторила, что любит свой народ и не оставит его мольбы без внимания, так как на карту поставлена безопасность государства. Чтобы потрафить депутатам, она затеяла небольшой спектакль, поначалу изобразив слабую и робкую женщину, «которой недостает ни ума, ни памяти», ни решимости рассуждать о деле такой важности. Сколько сарказма и насмешки было в этой комедии! Потом расчетливо напомнила им, что только что чуть не простилась с жизнью, но и на смертном одре думала лишь о них. Их глаза должны были увлажниться и увлажнились, когда они услышали: «Хотя смерть овладела почти каждой моей клеточкой, так что я даже желала, чтобы непрочная нить моей жизни, тянувшаяся, как мне казалось, слишком долго, была бы тихо пресечена рукой Клото, но все же я возжелала тогда жить… не столько ради собственного спасения, сколько ради вашего. Я знала, что взамен этого царства я могла бы наслаждаться лучшим, пребывая в вечности… Но не думайте, что та, которая в других делах проявляла надлежащую заботу о вас, в деле, касающемся ее и вашей безопасности, будет беспечна… хотя в этом важном и ответственном деле я намерена отложить свой ответ до другого времени, поскольку в такие глубины я не могу погрузиться со столь мелким умом…» Палата общин, убаюканная этой благостной речью, согласилась подождать, поверив королеве, как еще долго будет ей верить. Но когда лорды осмелились настаивать на выборе официального преемника, пока королева не вышла замуж, она отбросила сантименты и в совершенно ином, энергичном стиле дала им обескураживающую отповедь: она-де еще не так стара, чтобы называть наследника, и «отметины у нее на лице — всего лишь оспины, а не морщины, и даже если кому-то она кажется старой девой, Господь пошлет ей детей, как послал их в свое время святой Елизавете». После такой жесткой защиты никому больше не захотелось вторгаться в ту сферу, которую королева считала глубоко личной.
Прошло три года, и новый парламент, собравшийся в 1565 году, начал свою сессию с того же проклятого вопроса о престолонаследии и замужестве. Накануне его обсуждения Тайный совет сдержанно намекнул королеве, что она должна дать какой-то ответ своим подданным. Елизавета так, как будто за три года ее гнев нисколько не остыл, заявила, что это дело касается не парламента и совета, а только ее самой. Она же не намерена называть имя наследника, ибо это означало бы «похоронить себя заживо». Следующий удар должна была получить палата общин, которая, вместо того чтобы предоставить королеве требуемые субсидии, снова принялась обсуждать вопрос о ее браке. Но достался он на долю лордов, вернее, их делегации, некстати явившейся к королеве. Елизавета обрушилась на них, сказав, что депутаты нижней палаты — бунтовщики и что во времена ее отца никто не дерзнул бы вести себя подобным образом. «Милорды, — бросила она им под конец, — делайте что хотите. Я же буду поступать так, как считаю нужным».
Всякий, кто заикался в присутствии королевы о ее браке, рисковал навлечь на себя громы и молнии. Герцога Норфолка, который на заседании совета осмелился заговорить о ее замужестве, Елизавета назвала изменником. Когда же остальные советники поддержали его, она обвинила их всех, включая Лейстера, в мятеже. Повернувшись к нему, она с горечью сказала: «Я думала, что если целый мир отвернется и покинет меня, вы этого не сделаете». Граф воскликнул, что готов умереть у ее ног, но лишь услышал в ответ, что «это не имеет никакого отношения к делу».
Она, однако, сдержала свои эмоции, когда 5 ноября 1566 года давала ответ на совместную петицию обеих палат парламента. «Слово государя обладает особым весом, в особенности произнесенное в публичном месте, — сказала она, — и хотя раньше она заявляла, что ее рассудок восстает против брака, ныне пусть никто не сомневается, слыша, как она заверяет их, что твердо намерена выйти замуж, и она докажет это на деле, как только придет время и представится возможность». То была очередная уловка, но, поскольку Елизавета действительно возобновила брачные переговоры с эрцгерцогом Карлом, парламентариям оставалось лишь верить и ждать, когда наконец «придет время».
Этот вопрос волновал и терпеливого эрцгерцога, отправившего в Лондон нового посла — Адама Цветковича. В его присутствии Елизавета превозносила славный дом Габсбургов, но однажды на его завуалированный вопрос о причинах ее упорного нежелания выйти замуж она неожиданно ответила, совершенно сбив Цветковича с толку: «Я никогда и никому не говорила, что не выйду замуж за графа Лейстера». Очевидно, она думала о своем.
В последние полтора-два года их отношения с графом неуклонно ухудшались. Даже терпению лорда Роберта пришел конец — он устал от противоречивых заявлений Елизаветы, от кокетства в политике и политики в сердечных делах. Когда в 1565 году она явно стала оказывать внимание Томасу Хинеджу, Лейстер решил воспользоваться тем же оружием, чтобы вызвать ревность королевы. Елизавета выходила из себя, тем более что ее соперница — Летиция Ноллис оказалась не только привлекательна, но и умна, и то, что начиналось как легкий флирт, переросло со временем в настоящий роман. В Виндзорском дворце на глазах у придворных между королевой и графом разыгралась ссора: она обвиняла его в измене, а он отвечал тем же, напоминая, как долго и безуспешно просил ее руки.
В конце концов Елизавета бросила Лейстеру в лицо слова, которые долго носила в себе, крик ее души, самые тайные опасения на его счет: «Если вы намереваетесь править здесь, я позабочусь, чтобы этого не случилось. Здесь будет только одна госпожа и не будет господина!» Потом, после взаимных уговоров и слез, они, разумеется, помирились. Но никогда уже отношения между ними не были такими, как прежде. Их роман вяло продолжался, дружба и расположение сохранялись до самой смерти Лейстера в 1588 году, но слова, сказанные королевой во время ссоры, поставили точку над i. В их отношениях больше не было места недосказанности и надежде — она не отдаст во власть этого человека ни себя, ни свой трон, ни свою страну. Он не сможет ими достойно распорядиться.
Однажды шотландский посол сказал ей: «Мадам, я знаю Ваш королевский нрав. Я думаю, если бы Вы вышли замуж, Вы были бы только королевой Англии, теперь же Вы — король и королева одновременно. Вы не потерпите господина». Он угадал ее мысли. Елизавета и дальше пойдет одна. Белый пеликан одолел Белого Медведя. Хотя, быть может, в душе, она и оплакивала эту победу.
Глава III
ГЛОРИАНА
Я не боюсь смерти, ибо все люди смертны. И хотя я всего лишь женщина, у меня не меньше мужества, приличествующего моему сану, чем у моего отца.
