— Что рассказать вам? — Эмилия затянулась сигаретой «Американ спирит» с крепким виргинским табаком. — Последние сплетни из политических кругов? Намеки на то, кто станет президентом? Или как поведет себя биржа в ближайшие дни?
— Хотите сделать меня богатым, миссис Стоун? — рассмеялся Олег.
— Эми. Напоминаю: Эми. Я бы с удовольствием сделала вас богатым, но, даже если бы я знала внутреннюю биржевую информацию и даже если бы поделилась ею с вами — вы, во‑первых, этой информацией бы не воспользовались. А во‑вторых, может статься, арестовали бы меня за незаконное разглашение секретных сведений с целью личного обогащения. Я знаю, что вы рыцарь без страха и упрека.
— Тогда — напрямик, Эми! Зачем вы здесь? И чего ждете?
— Напрямик? О’кей! — Стоун улыбнулась краем рта. — Ждать, что вы, может быть, о чем‑то проговоритесь, я не стану. Но, если уж совсем коротко, у меня к вам один вопрос и одна просьба. Обещайте, что не откажете.
— Постараюсь.
— Вопрос: считаете ли вы, после нашего первого разговора, что Леборн имеет отношение к убийствам?
Потемкин попросил разрешения взять сигарету из пачки Эмили. Покрутил ее в пальцах, понюхал табак — надо же, какой аромат — почти коньячный… И ответил без вступлений:
— Да. Безусловно, считаю.
Эмилия посмотрела на него с интересом.
— Надо же! Нет, о вас не зря говорят, что вы… — но продолжать Эмилия не стала.
— Вы в прошлый раз рассказали мне многое, чего я просто не знал, — продолжал Олег. — Поэтому, когда вы мне теперь пообещали, что расскажете что‑то интересное, я был уверен, что это не просто слова.
— Не знаю, насколько это вам интересно. И тем более полезно. Но кое‑что скажу… Вы знаете, когда мы встретились с Леборном, он был в кризисе. Он из него тогда успешно вышел…
— Благодаря вам.
— Благодаря себе. Помимо того что Брет художник высокоодаренный, он еще и обладает железной волей и невероятной трудоспособностью. Он заслужил то, что имеет.
— Что заслужил? Чтобы его клиентов убивали?
Стоун покачала головой, зажгла новую сигарету.
— Давайте продолжим то, о чем говорили в прошлый раз. Искусство может не только возвышать — оно способно убивать… — Долгая затяжка. Эми выдохнула дым. — Алек, чем дальше, тем больше мне кажется — это необычные убийства. И убийца необычен.
Олег смотрел на нее уже с откровенным интересом: эта женщина ведь не знала ничего из того, что знал он. Но она высказала вслух то, к чему Потемкин для себя пришел только недавно.
— Он не грабит. Не насилует. Не получает наследства… Мотивы старые как мир, но других никто не придумал пока. А тут человек убивает клиентов известного художника. И, по вашим словам, известный художник принимает в этом какое‑то участие.
— Если бы я предполагал, что вы способны предложить читателю заголовок типа: «Следователь считает, что Леборн замешан», меня бы здесь не было.
— Да, но вы сказали то, что сказали. А я только экстраполировала это. «Какое‑то участие…» — разве не так? И, — продолжала Эмилия, — это фактор номер один. А фактор номер два — вы, Алек, обратили внимание, кто все эти убитые? Ни одного человека — так сказать, без тени на лице. У одного — «Детсад для взрослых», у другого — автомобильные аварии, у третьего — порносайт. Все это бизнесы… как бы сказать помягче? На грани закона. Нет, воровать можно везде, я знаю. И есть такие же бизнесы, где люди действуют строго в рамках закона — тоже знаю. Порносайт — единственное, что пока вне закона, да и то пока… Недавно я смотрела трогательную передачу о проституции. «Мы нужны, и наш бизнес нужен!» — так она называлась. И мадам с экрана подробно рассказывала о себе и о жизни своих звезд. Я что хочу сказать? — Эмилия поправила прическу. — На грани закона и беззакония делаются очень большие деньги. Все трое убитых — они не преступники, отнюдь, что вы! Они — уважаемые граждане. Они представители той прослойки, которая «на грани» и без которой наше общество существовать, как видно, не может. Вот этими досужими наблюдениями мне хотелось с вами поделиться.
Эмилия решительно затушила сигарету в пепельнице и тряхнула волосами.
— Побегу, мне пора.
— Вы не сказали, какая у вас просьба, — напомнил Потемкин.
— Это специально. Я хотела, чтобы вы к этому сами вернулись. — И без паузы: — Просьба: эксклюзивное интервью с душителем, когда вы его возьмете. Идет?
* * *
Хурам Хасане проснулся в отличном настроении: вчера состоялся совет директоров его концерна. Совет прошел без всяких треволнений, а могло быть иначе: сведущие люди сообщали, что конкурирующая сеть «Минц» вела приватные переговоры с некоторыми членами его совета, пытаясь склонить их к действиям против Хурама. Хасане, естественно, предпринял контрмеры — тоже негласно, — но на вчерашний совет шел внутренне напряженным, мало ли что? Но все обошлось… Пока.
Хурам ни минуты не заблуждался относительно того, что стабильно в этом мире, а что переменно. Да, все они, члены совета, сидели вчера смирно, как овечки, и дружно голосовали… И выступали — совершенно не по делу, но зато уж как подобострастно. Поистине, Америка — великая страна: тысячи обликов у нее, тысячи стран сокрыто в ней одной. Вот они сидели все вместе вчера на этом совете — англосаксы, евреи, армяне, персы. А прокрутить для кого‑то запись вчерашнего действа — Ближний Восток, да и только… Медоточивые речи, масленые улыбки.
Как будто он, Хурам, не знает, чего от них можно и нужно ждать в действительности — от всех вместе и от каждого в отдельности.
Хасане вытянулся на спине и произнес строки утренней молитвы « Аль‑Каусар»: «Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного! Тебе дарован Аль‑Каусар, бесчисленные блага на земле и на небе… Посему совершай намаз ради своего Господа и приноси жертву. Воистину, твой ненавистник сам окажется посрамленным…»
Эти слова были, так сказать, личной молитвой Хурама, помимо пяти положенных — на коврике, простираясь ниц, обращаясь лицом к Каабе. Впрочем, будучи человеком современным, Хасане далеко не всегда строго соблюдал требуемые формальности.
«У меня с Ним, — говорил он, поднимая глаза, — свои отношения. И в них никому не позволено вмешиваться».
И это были не просто слова — Хасане на деле был достаточно умен, чтобы осознавать свою и всеобщую ничтожность перед лицом Всевышнего и понимать, насколько хрупок и неверен окружающий мир, который выглядит таким прочным и непоколебимым.
Империи, что всем внушают страх,
Дворцы и монументы — станут прах…
Хайям — великий поэт, математик и астроном, его рубаи не раз помогали Хасане в самые сложные часы его жизни. Но — великий Восток! — твоя мудрость поистине переживает века — Хасане ни в чем не был упертым ортодоксом и житейский здравый смысл ценил превыше всего.
