Он щедро жертвовал деньги на мечеть, но когда один из новых служителей, еще толком не понимавший, с кем имеет дело, мягко упрекнул Хурама за то, что он нечасто посещает храм, тот, не задумываясь, процитировал неопытному мулле своего любимого Хайяма:
Хотя в мечеть по зову я пришел,
Не для божественного слова я пришел.
Я здесь однажды коврик утащил,
Истерся он — и снова я пришел!
И, глядя снисходительно на обомлевшего муллу, заключил:
— Веру надо воспитывать в молодежи, веру! — И ушел, оставив священнослужителя в недоумении.
…Итак, Хасане проснулся в добром настроении после удачного вчерашнего дня. Но это не все — и сегодняшняя ночь выдалась спокойной. Улегшись в свои обычные двенадцать, он проспал без перерыва до семи тридцати — а это теперь, с возрастом, случалось, увы, нечасто…
Но и это еще не все — день впереди предстоял беззаботный и даже приятный. Хасане любил субботу. Нет, не по религиозным соображениям — к еврейской религии он отношения не имел, а к евреям относился доброжелательно, но сдержанно…
Субботу любил Хурам потому, что когда нечасто выдавались спокойные уик‑энды, не замутненные неизбежными заботами по бизнесу, именно в этот, первый день уик‑энда, он, Хурам Хасане, мог полностью расслабиться. И пусть это звучит смешно, но уже в воскресенье Хурам не мог быть таким беззаботным и радостным — то и дело вспыхивали внутри маячки, напоминающие о том, что нужно, просто необходимо сделать завтра. Ничего необычного в этих маячках не было, ничего плохого в делах, которые предстояли, — тоже не было, но само существование в сознании этих напоминаний лишало для Хасане воскресенье той прелести, которой обладала для него суббота.
Кроме того, сегодня предостояла еще и приятная поездка — наполовину деловая, наполовину развлекательная. Хасане собирался отправиться с Бретом Леборном и его женой Джейн за город — там, в полутора часах езды, продавалось сельское имение — почти замок, с конюшней, огромным садом и виноградниками.
Продавалось это имение, по сообщению риелтора, с которым Хасане уже много лет работал, по очень хорошей цене, и, значит, безусловно, стоило внимания. Что же до четы Леборнов, Хурам давно уже вел с ними разговоры о том, что одними художествами сыт не будешь. Что портреты, писание которых Брет поставил на поток, дают, конечно, какой‑то прожиточный уровень, и этот уровень совсем не плох… Но жизнь есть жизнь и… дальше Хурам переходил на латынь и спрашивал: «Вы помните, конечно, что такое para bellum? Ага, правильно, «готовься к войне!». Позвольте вас спросить, великий Брет и очаровательная Джейн, какого же черта вы к этой войне совершенно не готовитесь?»
Джейн, как обычно, смеялась заливисто, Брет лохматил начинающую седеть шевелюру… Они дружно кивали Хураму — и дальше этого дело никогда не шло.
И вдруг на этой неделе Джейн позвонила Хасане и сказала без экивоков о том, что они созрели для помещения денег. Разумеется, эта инвестиция должна быть выгодной. Желательно — как можно более безопасной.
«И чтобы процент отдачи был выше двадцати…» — продолжил про себя ее мысль Хурам, но вслух ничего не сказал. Все новички, начиная разговаривать на языке, который они считают языком финансистов, делают одни и те же ошибки. Ничего удивительного, у них у всех одна цель: заработать деньги. И ничего плохого в этой цели нет. Просто когда ты вторгаешься на чужую территорию, представь себе ясно, что тут уже работают люди, которые провели за этими занятиями целую жизнь… Они знают, думают и чувствуют иначе, чем ты… Их надо уважать, к ним надо прислушиваться…
— Разумеется, мы были бы безмерно признательны, — продолжала Джейн, — если бы ты мог на первых порах нам помочь с конкретными шагами. — Она чуть помедлила и сказала уже совсем по‑человечески: — Очень страшно, Хурам, ты понимаешь?
«Now you talking!» — подумал про себя Хурам. О да, он знал этот страх — страх сродни тому, что испытывает необстрелянный солдат перед первым боем. Ты тяжелым трудом заработал деньги. Десятки тысяч, даже сотни. И вместо покоя они приносят тебе хлопоты — как их не потерять? Как сохранить?
Заложить в банк, где счета страхуются государством? Это полпроцента прибыли, ну, процент… А инфляция — вдвое, втрое больше.
Вложить деньги в акции, в различные пакеты? Почему бы нет. Но вот наступает момент — и акции разлетаются в пыль, и крупнейшие транснациональные корпорации выходят из бизнеса. За примерами далеко ходить не надо — даже в последнее десятилетие их полно.
Вообще говоря, должность финансового советника в Штатах — должность почетная и выгодная: кто сумел преуспеть на этом сложном пути, тот всегда будет востребован.
Но когда ты отдаешь заработанные деньги, а Хурам знал, что деньги, каким бы образом они ни попали к тебе на счет, заработать трудно — в них пот, в них риск… И нередко — кровь… И когда приходит момент эти деньги отдать, то это момент сложный для каждого, а для новичков — вдесятеро.
— Что, мадам, уболтали наконец мужа? — спросил Хасане добродушно.
А про себя уже знал, что именно он предложит Леборнам: это самое загородное имение. У них, конечно, не хватит денег на полную покупку. И даже на половину не хватит… Но это не беда. Он, Хасане, предложит им идти впополам, а банк даст остальное.
— Одним словом, не планируйте ничего на нынешнюю субботу! — продолжал Хасане. — Нет ничего? Отлично! Мы, бизнесмены, любим конкретику. Везу вас смотреть объект вашей первой инвестиции…
— Ой, а что это? Как быстро… — Джейн то ли обрадовалась, то ли испугалась.
— Я тебе сейчас пошлю имейл, поглядите с Бретом. Ответ не позже сегодняшнего вечера… — И, ощутив незаданный вопрос, Хурам добавил: — Да не о деньгах ответ, а пока только о вашем желании посмотреть что‑то. Места там красивые. Кстати, и вина тамошнего попробуем, развлечемся.
Свой «Майбах» Хасане вел неторопливо, на разрешенных восьмидесяти милях в час. Не то чтобы ему что‑то мешало чуть прижать педаль — просто эта езда доставляла ему удовольствие. Почти сто тридцать километров в час — разве мало? Можно без труда ехать и в полтора раза быстрее, а зачем?
Джейн на заднем сиденье уткнулась в свой любимый иллюстрированный журнал «W». Она всегда уступала мужу место впереди — чтобы мужики могли болтать не напрягаясь.
Вот мужчины и общались — достаточно лениво, впрочем… Хасане — потому что хранил в себе утреннее праздничное настроение. Так несут полную чашу, боясь расплескать. А Леборн — потому что настроение в последние дни у него было далеко не радостное. Суета вокруг удушений стала доходить и до него. Сначала визиты сотрудников органов и полиции, газетные публикации и дежурство репортеров у дверей Брет воспринимал как неизбежное зло. Пройдет — и забудется. И действительно прошло. Но к прошлому состоянию дела не вернулись. Вот уже десять дней не было ни одного звонка с заказами на портрет. Такое случалось и раньше, но после, в какой‑то прекрасный день, звонки сыпались один за другим. А сейчас — не было ничего. И Леборн нутром чувствовал, что это «ничего» — не на день и не на неделю.
