– Понятно: свобода, равенство, братство!
– Ты юродствуешь, я читал про Великую французскую революцию. Но, как ни удивительно, ты прав, все три лозунга для Совета подойдут. Но только для Совета.
– Получается, у газеты двенадцать главных редакторов? Каждый – над одной страницей, а этот редактор не совсем и главный?
– Получается, так. Но кто-то же должен вычитывать тексты, слова там грамотные ставить, руководить журналистами, всеми этими техническими сотрудниками…
«Как, должно быть, трудно ему жить, если двенадцать начальников, да ещё и их отпрыски!» – подумал путешественник и немного проникся к серому жалостью. В банке у него самого было в общей сложности пять начальников, но не параллельно, а все по вертикали. Бардака, конечно, тоже хватало, но хотя бы понятно было, какая из дурацких идей – главная. А этому вообще не позавидуешь. Вслух он сказал:
– М-м-м, разумно-разумно!
«Я, кажется, начинаю интегрироваться в их общество!» – мелькнула вновь шальная мысль, но путешественник её прогнал, махнув рукой перед носом, будто эта мысль была мухой.
– А как же читатели? Нравится им газета, покупают? – продолжил он задавать неуместные вопросы.
– Читателям нравится! – и хотя говорил сын члена Совета всё тем же отсутствующим начальственным голосом, в этот раз, как показалось путешественнику, промелькнули нотки не то сарказма, не то издёвки. – Потому что читатели – это и есть члены Совета, а также те, кому потом они передают газеты почитать.
– Не понял… Тираж газеты – двенадцать экземпляров?
– Почему двенадцать? Тринадцать! Один же – в архив. А зачем больше печатать? Раньше были тиражи массовые, когда две газеты было – они между собой так как бы состязались. От этого были одни проблемы, потому что, гоняясь за дешёвой популярностью у широких слоёв, ничего не значащих для государства, они забывали об интересах тех, кто, собственно, государством управляет. Да и потом, большой расход бумаги, краски, а это всё добывается у нас с большим трудом. Кучу людей приходилось кормить в типографиях, распространителей. Мы это всё оптимизировали. Двенадцать начальников – двенадцать читателей. Все очень довольны.
– Мудро! – в этот раз мужчина восхитился почти искренне, а Бегемотик в ответ торжествующе хмыкнул, мол, «ещё бы!».
В кабинет вошла шумная компания: фотограф с огромной треногой и доисторическим фотоаппаратом с объективом на кожаных мехах, журналист с блокнотом, его помощник со вторым блокнотом, ещё четыре человека (судя по всему, просто любопытствующие сотрудники редакции) и сам редактор. Они принесли с собой гвалт. Громче всех вёл себя фотограф: он ругался на качество фотопластинок (такие наш путешественник видывал в книжках и в кино), сделанных местными умельцами, на отсутствие химикатов для вспышки, на журналистов, что всё время вертятся у него под ногами, на редактора, что никогда не ценит его самоотверженного труда, и даже на власти. Видимо, это был единственный фотограф в стране, поэтому его явную диссидентскую наклонность все просто игнорировали, продолжая разговаривать между собой на другие темы.
– Так, кто тут, этот? – фотограф бесцеремонно ткнул пальцем в сторону путешественника.
Редактор испуганно глянул на франта, но тот и глазом не повёл, он тоже изо всех сил не замечал фотографа и его выходки. Убедившись в безопасности ситуации, газетчик утвердительно кивнул человеку с треногой.
– Давайте его на улицу, пока свет хороший. А то магний вы добывать разучились, а вечерние съёмки требуете! Вы думаете, если вы свои убогие тексты при свечах пишете, значит, и снимок выйдет?! – голос фотографа ещё долго слышался в коридоре, куда его активно начал выпихивать редактор при помощи свиты.
К пришельцу же с одного бока подкрался журналист с блокнотом, а с другого – его молодой помощник. Журналист взял путешественника панибратски под локоть и тихонько потянул к выходу, слащаво скалясь.
– Давненько у нас? Как вам наш холм? Как город, нравится? А девушки наши хороши? – он говорил это скороговоркой, судя по всему, повторяя давно зазубренный и никогда не пригождавшийся тут какой-то местный ускоренный курс по искусству интервью.
Путешественник открыл рот, но в спину ему властно крикнул Бегемотик:
– Не говори с ними без меня. Вернётесь сюда, тут поговорим, при мне и редакторе!
Но нашего смелейшего офисного работника разве остановишь? Как только они оказались за дверью, он повернул голову к писаке и с крайне скорбным выражением на лице сказал:
– А девушки у вас, прямо скажу, так себе.
Журналист зацокал языком, качая головой из стороны в сторону, изображая досаду и расстроенные чувства. К чему относилась эта досада – то ли к явному хамству непрошеного гостя, то ли к действительно скверным внешним данным местных девиц, было непонятно. В этой недосказанности, наверное, и заключалось его тайное искусство.
Фотограф поставил модель под плакатом, восхваляющим Великий голос и Совет старейшин, потребовал улыбнуться и так стоять, потому что кассета с фотопластинкой у него всего одна, а новую ему изготовят только на следующей неделе, и поэтому нечего тут вертеться и моргать, надо уважать его труд, а то повадятся сюда шастать пришельцы, на всех пластинок не напасёшься. Под это мерное жужжание речевого аппарата фотографа улыбалось, действительно, хорошо. Мужчина покорно застыл с самым дебильным выражением на лице, которое когда-либо фиксировали камеры. Фотограф немного поколдовал над диафрагмой, поелозил фокусировочным мехом, виртуозным движением руки снял крышку с объектива, сделал в воздухе полукруг, одному ему известным способом считая доли секунды, закрыл объектив и почти моментально упаковал фотоаппарат в исходное положение. После этого он утратил всякий интерес к происходящему, словно пришельцев он видывал по сотне в неделю, схватил пожитки и напролом, опустив голову и зацепив штативом редактора (не исключено, что специально), ушёл через толпу обратно в здание.
Редактор посмотрел ему вслед с отеческой любовью, едва не всплакнул и, глядя на увлечённого этими наблюдениями пришельца, пояснил:
– Он у нас гений. Мастер своего дела. Золотой человек. Злоупотребляет, правда, у себя в лаборатории техническим спиртом, очень уж большой расход у него. Давно бы выгнали другого, но он такой – один!
Путешественник понимающе кивнул. Всё-таки что-то общее между их такими разными странами было.
Редактор отвёл его обратно в кабинет, запустив туда ещё журналиста с помощником, любопытствующих оставил за дверью. Они расселись за столом. Редактор, испросив взглядом разрешения у сына члена Совета и получив одобрительный кивок, громко покряхтел, обозначая серьёзность момента и начало беседы.
– В нашей истории случилось знаменательное событие. Как его трактовать, нам скажет мудрый Совет старейшин, а наше дело – выполнить свой профессиональный долг и рассказать об этой трактовке и самом событии.
Журналист со стажёром мелко и быстро закивали, словно у них случился тик.
