Дочь Казгана, в семь лет Сарай-Мульк оказалась в гареме эмира Хуссейна и провела в нем десять лет до того, как друг и соратник Хуссейна, Тамерлан, не погубил мужа Сарай-Мульк, разрешив эмиру Кейхосроу зарезать его по закону кисаса. Тамерлан взял семнадцатилетнюю Сарай-Мульк в свой гарем, мало того – объявил ее старшей женой, по ней назвался гураганом, хотя в гареме Хуссейна была другая старшая жена, дочь хана Тармаширина. Она была некрасивая, и Тамерлан отпустил ее, отдав предпочтение Сарай-Мульк. Новая царица с первых дней невзлюбила нового своего мужа. Она знала, что косвенно Тамерлан виновен и в смерти Хуссейна, и в смерти Казгана, ее отца. Ни одну страну, не говоря уж об отдельных людях, не приходилось завоевывать Тамерлану с таким трудом, как красавицу Сарай-Мульк. Она ненавидела его. Он казался ей угрюмым и подлым убийцей, от которого лучше принять смерть, чем ласку. Ничего в жизни Тамерлан не боялся так, как гневных и полных ненависти глаз своей новой биби-ханым. Целых два года она не подпускала его к себе, и ничего не мог он поделать. Пьяный, он несколько раз пытался силой овладеть ею. Потом ему всякий раз бывало чудовищно стыдно, и навсегда ощущения похмелья связались в его подсознании с чувством вины перед Сарай-Мульк, которую он все же хотел завоевать по-доброму, а не грубой силой. Как равную, а не как рабыню.
Помогло ему тогда зеркало хорезмийского мастера. Среди множества захваченной добычи, доставшейся после завоевания Хорезма, оказались дивные зеркала Расула Эркина. Осыпая Сарай-Мульк подарками, Тамерлан сказал ей: «А вот зеркала усто[58] Расула. Уверяют, что тот, кто смотрится в них, медленнее стареет». Он сам не помнил, как это пришло ему в голову. Сарай-Мульк вдруг сильно задумалась и спросила, а может ли мастер Расул сделать такое зеркало, что если в него смотреться каждый день, то вообще не будешь стареть. «Нет, таких зеркал нету у него, – ответил Тамерлан, – но я заставлю его сделать то, что ты просишь, и этим докажу тебе мою любовь». К счастью, оказалось, что Расул Эркин не погиб во время взятия города, жив и вполне способен приступить к выполнению заказа. Разумеется, он стал отнекиваться, мол, это полная ерунда, возможная только в сказках, но Тамерлану некуда было отступать, и он дал зеркальщику право лгать царице самой бессовестной ложью. Усто Расул изготовил великолепное зеркало из горного хрусталя на серебряной подводке, огромное, диаметром в целый локоть, обрамленное золотом с бриллиантами и сапфирами. Привезя зеркало, мастер уверил Сарай-Мульк, что джинны помогли ему полностью выполнить заказ, и если царица будет смотреться только в это зеркало и не заглядывать в другие, то ее отражение станет стареть вместо нее, сама же она до глубокой старости внешне останется молодой. Но если она хотя бы раз посмотрится в другое зеркало, магия исчезнет и старческие черты, накопленные в отражении, перекинутся на оригинал.
«Ему даже не пришлось клясться на Коране!» – усмехнулся Тамерлан, мысленно вспоминая сейчас эту историю и отхлебывая еще один глоток вкусной холодной бузы.
Если потребовалось бы, он заставил бы усто Расула Эркина поклясться на Коране, но Сарай-Мульк, которая обладала трезвым и расчетливым умом, даже в юности не верившая ни во что подобное, тут вдруг поверила всей душой. Но самое интересное, что эта вера помогла ей, Сарай-Мульк старела, но не так быстро, как другие женщины, и сейчас, в пятидесятилетнем возрасте, ей вполне можно было дать сорок.
Зеркальщика потом все же пришлось тайком прикончить, чтобы он никому не разгласил этого анекдота, и Тамерлану было ужасно жаль его – бессердечный завоеватель, способный умертвить сразу несколько тысяч, десятки тысяч людей, он всегда переживал, если приходилось убить хорошего архитектора или ученого, не желающего повиноваться или по какой-то иной причине вынужденного покинуть сей мир. Тамерлан ценил превосходных мастеров своего дела, будь то поэт или ремесленник.
Жалость к давным-давно погубленному зеркальщику настолько захлестнула старика, что Тамерлан почувствовал, как горячие слезы потекли по щекам. Это тоже бывало с ним только с похмелья.
Тут вошла биби-ханым. На ней было синее шелковое платье, расшитое золотыми птицами, шею и грудь покрывали тяжелые ожерелья, в которые помимо всего прочего вплетены были перстни с драгоценными каменьями и магическими символами, в разное время захваченные Тамерланом у разных владык – туранских эмиров и индийских раджей, монгольских ханов и князей Турции и Ирана – богатая коллекция, которую биби-ханым предпочитала носить на себе.
Увидев жену, Тамерлан быстро вытер слезы и протянул навстречу Сарай-Мульк левую руку. Когда Сарай-Мульк подошла, он усадил ее рядом, обнял, ласково разглядывая ее не избежавшее морщин лицо.
– Что заставило прекраснейшую из женщин искать со мной встречи в столь ранний час? – спросил он.
– Я намерена объявить моему повелителю, что собираюсь навсегда покинуть Самарканд, где меня беспрестанно обижают и оскорбляют, – отвечала Сарай-Мульк. Это была обычная формула для начала подобных разговоров, и Тамерлан не удивился, хотя, несмотря на привычку, сердце в груди его все равно екнуло.
– Вот как? – сказал великий эмир. – Кто же обидел мою горлинку?
– Вы, хазрет.
– Я? Чем же я мог обидеть мою Сарай-Мульк?
– Своей нелюбовью. Своим невниманием. Своими грубостями.
– Когда и где я проявил нелюбовь, невнимание и грубость?
– А разве хазрет не помнит, что было вчера?
– А что было вчера? По-моему, дастархан удался на славу.
– Ну, конечно! Конечно, хазрет ничего не помнит, поскольку был пьян.
– Я был пьян, но помню почти все.
– В том-то и дело, что «почти».
Беседа началась и продолжалась в таком же духе. Попивая бузу, Тамерлан терпеливо уверял свою старшую жену, что любит ее, что готов исправить все свои ошибки, искупить невнимание или грубое слово. Сарай-Мульк так же терпеливо выдерживала положенную дистанцию, во время которой следовало продолжать сетовать и уверять мужа, что он ее не любит и она должна навсегда покинуть Самарканд. Она знала, что нельзя переводить разговор во вторую стадию до тех пор, пока Тамерлан не начнет сердиться, пока он не будет готов чем угодно, ценой смерти, даже ценой смерти своих обожаемых внуков, загладить свои грехи. Тогда, как только он начнет по-настоящему вздыхать и злиться, она потихонечку перейдет к своим требованиям, которых накопилось порядочное количество, и главное – нужны, необходимы как можно скорее огромные средства для ремонта гигантского мавзолея, будущей усыпальницы биби-ханым. Нелегко будет уломать Тамерлана, ведь сейчас он вовсю занят строительством собственного мавзолея. И все-таки надо было заставить его, иначе он умрет, и никому уже не будет дела до того, что мавзолей биби-ханым разрушается не по дням, а по часам.
Наконец через полчаса после прихода Сарай-Мульк разговор подошел к этой теме.
– Я тогда еще, пять лет назад, говорил, что не нужно строить такой колосс, – запыхтел Тамерлан. – Я так и знал, что он начнет разваливаться сразу же, как только его построят.
