– Я хожу на УЗИ с кем хочу, это мое право! И мы с Карлом вообще-то женаты! Он хочет участвовать в жизни ребенка, и это нормально. Или ты с этим не согласен?
Жан с раздражением вздыхает и, опершись рукой на стену, нависает надо мной и говорит шепотом, наверное, для того, чтобы тот, кого это напрямую касается, не услышал:
– Правда в том, Шарлотта, что я не уверен, что эта ваша женитьба – хорошая идея. Эвансы постоянно во все вмешиваются, приезжают, когда захотят… Проклятье! Зачем они нам вообще нужны? Вот объясни, зачем было ради похода в клинику прилетать из Англии? Я бы сам мог с тобой сходить!
Я не решаюсь признаться, что мне приятно было находиться там вместе с Карлом. Многое в нем напоминает мне об Алексе – глаза, волосы… К тому же сведения об их семье – откуда бы я все это узнала? Без Карла я не смогла бы ответить и на половину вопросов анкеты. А еще меня раздражает, что все это очень напоминает сцену ревности.
– Знаешь, что я об этом думаю? Они загнали тебя в угол разговорами о семье! – выдает Жан ожесточенно. – Шарлотта, этим людям на тебя плевать! Им нужен только ребенок. Мы прекрасно сможем обойтись и без них.
– Это ребенок Алекса, и Эвансы – его родственники.
– Вот только не надо! Алекс с ними даже разговаривать не хотел! И наверняка у него были на это веские причины…
– Жан, пожалуйста, перестань!
Пиная ногой ступеньку, он говорит:
– Я ухожу. Когда понадоблюсь, позвони, мой номер ты знаешь.
Жан быстро спускается по лестнице и выходит на улицу. Я некоторое время смотрю на дверь со стеклянной вставкой, за которой он скрылся, потом возвращаюсь в квартиру. Карл поджидает меня, и вид у него встревоженный.
– Я что-то не так сделал?
– Нет, конечно! Просто Жану хотелось пойти со мной на УЗИ. Не знаю, почему он так себя ведет. Можно подумать, он чувствует себя виноватым в том, что со мной происходит. Он словно пытается… В общем, я и сама ничего не понимаю. Он часто звонит, спрашивает, как я себя чувствую, нет ли у меня тошноты и все такое… Это странно, потому что раньше мы с ним почти не общались. Но после смерти Алекса… Кажется, Жан очень переменился.
– Может, он пытается установить с тобой… ну, более близкие отношения?
Я провожу руками по животу и отвечаю сердито:
– Посмотри на меня! Через пару месяцев меня разнесет и я буду как слон! И вообще, мне что, больше думать не о чем? Жан – он из тех парней, с кем девушки не встречаются дольше месяца! Не знаю, конечно, что у него на уме, но это быстро пройдет, можешь не волноваться!
Честно говоря, я понимаю, что придется серьезно поговорить с Жаном, и я тяну время, потому что боюсь все испортить. Это действительно странно – что мы стали часто общаться с Жаном только после смерти Алекса. Зачем он все усложняет?
Чтобы я быстрее успокоилась, Карл предлагает позвонить Бренде и рассказать, как все прошло в клинике. Ко мне моментально возвращается отличное настроение. Я усаживаюсь на диване и набираю номер Бренды. Международные звонки дорого стоят, но я об этом не думаю. Я описываю каждую минуту, проведенную у доктора в кабинете, во всех подробностях. Карл сидит рядом и терпеливо выслушивает мой рассказ, наверное, уже раз в пятый. Иногда он подсказывает мне английское слово, чтобы его мать точно поняла, о чем идет речь. Судя по реакции, Бренда рада. Она говорит, что ей ужасно хотелось бы быть сейчас со мной, и я отвечаю, что тоже по ней соскучилась.
Наконец я кладу трубку, и мы с Карлом идем в кухню и вместе готовим обед. Карл расспрашивает меня об Алексе. Хорошо ли тот говорил по-французски? О да! А еще Алексу нравилось передразнивать квебекский акцент. Карл признается, что недоволен своими познаниями во французском. Он делится со мной немногочисленными воспоминаниями о Франции, и минуты через три мы уже говорим об Англии и обо всех тех достопримечательностях, которые Карл мне обязательно покажет, когда я приеду к ним в гости.
Он заводит речь о рождественских праздниках, и это выбивает меня из колеи. Странно, за окном – середина ноября, а я еще совсем не думала о Рождестве! Впрочем, ничего странного: после смерти Алекса все кажется мне каким-то неопределенным. Дни идут, а я этого словно не замечаю. Я мысленно провожу подсчет: сколько недель осталось до праздников? Пять или шесть? Поверить не могу! Но все улицы уже украшены, по телевидению идет бесконечная реклама игрушек, и в магазинах толпится народ… А меня словно тут и нет, я ничего этого не замечаю…
Голос Карла выводит меня из оцепенения. Он спрашивает, на какую дату заказывать билет. Он, конечно, уже куплен, но дату вылета можно поменять. И тут выясняется: Бренда надеется, что я приеду недели на три, а еще лучше – на месяц.
– На месяц?! – восклицаю я. – Но я не могу отлучиться на целый месяц!
– Почему?
Я объясняю, что в моем кафе всего пять официантов и что у нас не принято брать больше двух недель отпуска. Я и так долго не выходила на работу после смерти Алекса, потом рассказала о своей беременности… Боюсь, Джудит не понравится, если я попрошу у нее отпуск еще и на Рождество!
– Шарлотта, тебе нужно отдохнуть! Ты беременна, сколько можно тебе об этом напоминать?
И Карл говорит то, что я и так знаю: на работе мне все время приходится стоять и у меня сумасшедший график. По его мнению, мне следовало бы работать меньше – тем более теперь, когда я получаю от его матери помощь и в деньгах не нуждаюсь.
– Ты это не всерьез, правда? Я с ума сойду, если буду все время сидеть дома! Я даже попросила Джудит дать мне дополнительные часы, чтобы… Я просто не могу… Чем, по-твоему, я могу себя занять, когда я совсем одна?
Последнюю фразу я произношу очень быстро, потому что не хочу, чтобы Карл думал, будто я жалуюсь. Кивком он подтверждает, что понял. Одиночество… Оно все время со мной – здесь, всюду. Квартира, конечно, теперь выглядит иначе, но все равно она остается местом, где жил Алекс. Эти стены до сих пор хранят воспоминания о нас, хотя этого «мы» больше нет. Боль утихает со временем, это правда, но пустота – она никуда не исчезает.
– Может, ты все-таки сможешь погостить у нас подольше? Мама будет так рада, если бы ты только знала! Она ведь тоже живет одна.
Зная Джудит, сомневаюсь, что она отпустит меня даже на две недели. Особенно учитывая то, что я уже взяла три недели отпуска, когда с Алексом случилось несчастье! Моя начальница не упускает случая напомнить о том, что оказала мне большую услугу, потому что на самом деле мы с Алексом даже не были женаты и по закону мне полагалось дней пять, не более. И на Рождество многие захотят получить отпуск, в этом-то точно можно не сомневаться…
– Мне очень жаль, но больше двух недель я взять не смогу, – говорю я снова.
Карл морщится, и я понимаю, что он расстроен. Он говорит, что этого слишком мало, чтобы я успела отдохнуть. И что только-только я приноровлюсь к смене часовых поясов, как придется возвращаться. Послушать Карла, так за две недели я успею лишь распаковать и снова уложить чемоданы. А как же тогда остальные справляются? Две недели отпуска – это норма, разве не так?
