— Слава Богу, ты стала поправляться, Эмма.
Эмма сидела в постели уже без капельницы и кислородной маски. Ужас предыдущих пяти дней был позади. Она слабо улыбалась, изучая измученное лицо со впалыми глазами, склонившееся к ней. Он был одет во все черное.
— Дон Рафаэль? — прошептала она.
— Сегодня мы с ним прощаемся. — Эмма посмотрела на огромный великолепный букет на столике. Но ей виделся не букет, а ласково улыбающийся старик. Она закрыла глаза, но не могла справиться со слезами, ручьями покатившимися из глаз. — Ты ведь знала, Эмма. — Он погладил ее по плечу, так как руки были в бинтах.
— Да, пожалуй. — Она сощурилась от белизны крахмального белья. — Но пока не услышала это от тебя, не хотела верить.
— Понимаю. — Ее боль словно отражалась в глазах Луиса. — Даже когда ожидаешь, такой удар все равно нестерпимо жесток.
Некоторое время он молчал, занятый своими мыслями. Ей хотелось поскорее понять, винит ли он ее в несчастье, случившемся в конюшне, но она не находила в себе решимости спросить об этом без обиняков. По тому, как он успокаивал, с какой нежностью гладил ее плечи, Эмма почувствовала: он ни в чем ее не винит. Он отключился вдруг от своих раздумий и попытался улыбнуться.
— Тебе повезло. Она только скользнула по тебе копытом. Шрам останется, но могло быть гораздо хуже. Прости меня. — Он поправил на ней одеяло. — Ты очень меня напугала, Эмма. Были моменты, когда я думал, что ты вознамерилась сопровождать дедушку…
С содроганиями вспоминала Эмма все, что было с ней в эти несколько дней.
— Было страшно больно. Весь череп как будто прошит раскаленными нитями. Притом я как будто все время видела себя со стороны. Как будто со мной это все происходит — и не со мной.
— И теперь еще болит?
— Ну, это уже пустяки… — Ей не хотелось, чтобы тревога о ней добавлялась к его горю, и она улыбнулась. — Меня здесь так накачивают обезболивающими, что я боюсь сделаться наркоманкой.
Приветливая молодая сестра влетела в комнату. Она напомнила Эмме, что надо менять бинты, а Луису, что время свидания истекает. Он встал, засунул руки в карманы.
— Да, мне пора. Многое надо приводить в порядок. Завтра я не смогу тебя навестить, Эмма. Понимаешь? — Она кивнула, и Луис поспешил к выходу. У дверей он остановился. — За всем, что тебе понадобится, обращайся к персоналу. Пожалуйста, не смущайся. Уход будет первоклассный, это я гарантирую.
— Это был сам Луис Кеведо? — спросила сестра, как только он вышел. — Ах, сеньорита, какой мужчина! — Она хихикнула и покраснела.
На следующий день ей сняли швы. Она смотрела на свой изуродованный лоб в зеркале и утешалась тем, что жизнь продолжается. Скорее бы пришел Луис. Интересно, сумеет он не показать виду, что заметил, какой я стала? Она отбросила зеркальце. Противная вещь эгоизм. Будто главное сегодня для него Эмма Блэкмур и ее физиономия!
В дверях показалась медсестра.
— Сеньорита, к вам посетитель!
О Господи! Эмма села в постели и постаралась собраться с мыслями. Бедный Луис. Сумеет ли она найти слова ему в утешение? Представляю себе, что творится у него в душе после похорон. Она повернулась к двери, и улыбка мгновенно спала с лица… Менее всего она ожидала, что визит вежливости ей нанесет данный персонаж.
— Привет, Аманда.
— Меня зовут Эмма.
— Эмма, Аманда, Луиза, Виктория… У него вас столько, что всех не упомнишь! Не знаю, право, отчего вы так удивлены моему приходу. Впрочем, делателей черной работы как правило мало любят. — На лице Рамона заиграла жестокая усмешка, когда он бросил ей на одеяло паспорт и обратный билет.
— Я еще не совсем выздоровела для путешествия.
— Отчего же? Луис утром беседовал с врачами. Швы сняты, пора освобождать место.
Эмма смотрела на Рамона в недоумении, отказываясь верить своим чувствам.
Рамон между тем ходил по палате, будто производя осмотр.
— Ванная комната. Телефон, телевизор. — Он перебрал пальцами кнопки. — Все каналы в наличии. Роскошно. А меня интересует, сколько стоит вся эта роскошь? Я уж не говорю про лечение, про все эти обследования. Поди, уже счет на тысячи. Не песеты, разумеется, а фунты стерлингов. Современная медицина, она… Страховка-то у вас с собой?
Эмма похолодела. Когда она собиралась в Испанию, то меньше всего думала о медицинской страховке.
— Он не может заставить меня платить за все это! — В ее тоне не было убежденности.
— Как знать? Он ведь какой, сеньор Кеведо? Сама благожелательность, пока вы идете у него на поводу. И совершенное чудовище, когда вы ему перечите. Вы разве не заметили этого?
— Я вам не верю, — произнесла Эмма убитым голосом. — Последнее, что он мне вчера сказал, это что меня здесь прекрасно будут лечить и чтобы я не стеснялась просить обо всем, что мне нужно.
Эти ее слова повергли Рамона в хохот.
— Уж не возомнили ли вы, что и вправду такая важная птица? Что он вам так сказал, я охотно верю. Он ведь не может уронить свой престиж в Севилье. Он никого не станет выкидывать из больничной постели. Даже убийцу любимого дедушки и любимого жеребца. Зачем ему репутация хулигана?
Нет, такого просто не может быть! Это какой-то дурной сон. Господи, пошли мне пробуждение! А если это правда? Значит, он солгал?
— Вы лжец! Гиерро не сгорел! — В панике той ночи она не переставала думать о том, что надо спасти любимого коня Луиса. И выпустила его одним из первых.
— Какая разница, сгорел он или разбился — все равно ведь его нет. Если вы хотите знать подробности, то он обезумел. Он перепрыгнул через стену сада и сломал обе передние ноги. Луис сам его пристрелил.
— О Господи! — Эмма ткнулась головой в подушку и закрыла глаза.
— Как Он вам не наскучит, ваш Господь? В ту ночь от Него что-то маловато было проку.
— Вы презренная жаба, вот вы кто!
Рамон передернул плечами.
— Я тут не для того, чтобы вступать в дамскую полемику. Вы собираетесь одеваться или вас отвезут в аэропорт в нижнем белье? — Он поставил поверх одеяла чемодан и не постеснялся сам его открыть. Там были все ее вещи, очень тщательно уложенные.
— Какая-то из горничных собрала это ночью по распоряжению дона Кеведо. Он был так добр, что все это сохранил. Я бы на его месте просто сжег.
Эмма была в совершенном отчаянии. Неужели Луис действительно решил так вот вышвырнуть ее из Испании? Тот самый Луис, что сидел на углу ее постели и со слезами в голосе повторял ее имя? Это не могло уместиться в сознании.
— Я должна ему позвонить. — Она сняла трубку телефона и с трудом смогла набрать номер.
— Дурно воспитанная, навязчивая девка, — ворчал Рамон. — Я сразу это сказал, как только вас увидел.
