Мальчик, польщенный столь высокой честью, гордо расправил худенькие плечи и кивнул в знак согласия.
Теперь настала очередь Линет краснеть и задыхаться от стыда и неловкости – опять, как тогда, когда она предположила, что Грания жена Райса, неверное представление чужих семейных отношений снова привело ее к чудовищной бестактности. Ведь покойный муж Грании был отцом и Оувейна и Дэвида! Линет дотронулась до незаживающей раны – ибо брак между мачехой и пасынком никогда не будет признан церковью, так как браки между родственниками, вплоть до седьмого колена, пусть являющимися таковыми даже только формально, а не по крови, церковный закон запрещал категорически.
Райс растерялся. Слова Линет искренне удивили его, и он впервые заметил явные признаки страсти, разгоревшейся между сестрой и другом. Как мог он быть столь слеп? Или после возвращения из Нормандии слишком мало времени проводил в обществе строптивой сестры?
Принц медленно и пристально оглядел смущенную пару, которая, впрочем, совершенно не заметила этого взгляда. И Грания и Оувейн стояли молча, опустив глаза в пол, усыпанный свежим тростником, еще с вечера разбросанным Линет вместо старого. В молчании этом Райс вольно или невольно почувствовал упрек.
Волна раскаяния неожиданно захлестнула его. Да, отношения меж ним и сестрой испортились не по его воле – но ведь и не по ее! Подлый старик, ее муж, именем Грании незаконно прибравший к рукам наследство старого Гриффина, делал все, чтобы отдалить ее от брата, не позволяя им ни видеться, ни даже обмениваться письмами.
Контакт между братом и сестрой возник всего лишь несколько недель назад, и Райс полагал, что это единственное доброе дело графа Годфри, убившего старого Ллойда и захватившего Абергель. Трещина в их отношениях привела к тому, что Грания достаточно легко согласилась стать по его просьбе надсмотрщицей за юной норманнкой, помещенной в полузаброшенном доме, и теперь уже старалась разговаривать с братом, не грубя и не обвиняя его.
Растущая неловкость, охватившая всех четырех взрослых, вскоре передалась и мальчишкам, сразу присмиревшим и посерьезневшим. С любопытством переводили они взгляды с Линет на опустивших головы Гранию и Оувейна. Впрочем, девушка переживала не меньше их и с ожесточением мяла в пальцах подол алого платья, будто никогда и не старалась из последних возможностей привести его в божеский вид. Наконец все, как по команде, подняли головы и обернулись к Райсу, в темных глазах которого уже метались золотые огни растущего гнева.
– Ну что ж, тогда… – Борясь с желанием крепко выругаться, принц на секунду запнулся. – Ежели вы оба, юные рыцари, готовы держать бочонок наилучшего эля, то приступайте к своим обязанностям.
Оба мальчика поспешно рванулись к бочонкам, уже заранее поставленным под окнами, но, прежде чем выйти, дождались, пока сам Оувейн, непривычно торжественный и смущенный, не поднял высоко над головой огромный поднос, уставленный всевозможными яствами, с утра наготовленными обеими женщинами. Итак, бородач двинулся, за ним поспешили гордые ответственным поручением и довольные окончанием непонятного конфликта дети, а вслед им Грания понесла горшок свежеприготовленного масла и круг ярко-оранжевого сыра. Впрочем, она старалась держаться на расстоянии от впереди идущих.
Убедившись, что все в порядке, принц на какое-то время еще оставался в доме, провожая непроницаемыми, как осеннее небо, глазами маленькую процессию. Во взгляде его, однако, можно было прочесть одновременно и облегчение и отчаяние. Открытие тайны сестры и друга, их чувства, к которым Райс отнесся с симпатией, многое ему объяснили; теперь он понял, почему Грания относилась к нему столь враждебно – ведь из-за того, что он вовремя не возвратился из Нормандии, девушка вынуждена была выйти замуж за Ллойда, что навсегда лишило ее возможности быть вместе с любимым. И все же поведение сестры во многом оставалось загадочным, внушая Райсу странную уверенность, что Грания никогда не простит его.
Отгоняя мрачные и непоправимые картины прошлого, принц постарался заставить себя вернуться к настоящему – сняв с крюка на стене коричневый плащ Линет, он ловко накинул его девушке на плечи.
Прикосновение это вывело пленницу из меланхоличной грусти, вызванной своими собственными неосторожными словами и размышлениями о печальной участи обреченных любовников. Ей мучительно хотелось найти какой-нибудь выход из этого горестного, безнадежного и глупого положения, и потому она с детской надеждой поглядела на человека, который в ее мечтах совершал все мыслимые и немыслимые подвиги. Уж он-то непременно должен найти ключ, который откроет двери к счастью сестры!
Под взглядом этих просящих медовых глаз сухая усмешка исчезла с лица принца – он прекрасно знал и о чем молит Линет, и о полной невозможности выполнить ее мольбы, но вместо того чтобы жестко ей ответить, Райс просто попытался вернуть ее мысли к делам более земным и менее печальным.
– Может быть, ты слишком тепло оделась для предстоящего веселья? – нарочно неверно истолковал он ее вопрошающий взгляд и, не давая девушке уточнить, быстро продолжил: – Сейчас прохладно, но ночью костер будет пылать вовсю, и станет тепло. – С этими словами Райс небрежно кинул свой плащ на одно плечо и, подхватив на обе руки бочонки с элем, молча вышел из дома, высоко неся свою золотую голову.
Райс с хрустом сломал в руках ветку и бросил две ее половинки в ярко пылающее пламя, не сводя внимательного взгляда с веселящейся хохочущей толпы. Кто-то стоял, кто-то расстилал вокруг костра шкуры и накидки, кто-то подкидывал в огонь поленья. Принц уже тщательно осмотрел всех участников буйного празднества, но не обнаружил, как ни старался, ни одного раненого, что несколько подняло его настроение.
Грания же, пока брат задумчиво и тревожно смотрел прямо в бушующий костер, вошла в круг поближе к нему и прислонила к плечу свою грациозную арфу. Закрыв глаза и положив подбородок на луку, она провела пальцами по струнам, извлекая из них переливчатые звуки всем известной любимой баллады, вызвавшие в толпе оживленный гул. Мальчишки, боровшиеся на траве, затихли.
Оперев голову на сцепленные руки, Райс улегся на шкуре вместе с теми, с кем вышел из дома. Отблески костра плясали на золоте его кудрей, еще ярче сиявшем в окружающей темноте, а бездонные глаза упорно глядели на юную заложницу.
Густые ресницы нежными тенями легли на ее розовые щеки, а переплетенные пальцы тонули в складках алого платья. Отрешась от всего земного, Линет всем существом впитывала музыку, уносившую ее куда-то в неведомые сказочные дали. Никогда доселе не слышала она такой сладкой, такой упоительной мелодии, и последняя нота, замеревшая на струнах, окончательно погрузила девушку в мир какой-то теплой, волшебной и одновременно страстной гармонии.
– Тебе нравится, как Грания играет на арфе? – Вопрос Райса прозвучал чуть раньше, чем толпа разразилась бешеными рукоплесканиями. Медленно приоткрыв глаза, Линет бездумно устремила их на рвущиеся к черному небу высокие языки костра, стараясь вернуться к веселому празднику и к людям, которые не только не презирали ее, но и, несмотря на то, что немногие из них понимали французский или сакский, относились к ней дружелюбно и ласково, что делало ее заточение удивительно радостным.
