Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
Сторонники активных мер считали необходимым возвращение императора в столицу, так как только его присутствие могло заставить преодолеть неуверенность у колебавшихся членов правительства. Вечером 26 февраля (11 марта) Спиридович позвонил в Могилев Воейкову и сообщил ему об этом68. Николай II был спокоен и не торопился с отъездом, который планировал на вторник, 28 февраля (13 марта). В Ставке знали, что беспорядки в Петрограде приняли большой размах, но все же больше всего Верховного главнокомандующего и его начальника штаба беспокоило положение дел на Юго-Западном фронте, где весной должно было начаться наступление69. Там возникла опасная ситуация со снабжением. 25 февраля Николай II писал жене: «Последние снежные бури, окончившиеся вчера, по всем нашим югозападным ж.[елезно]-д.[орожным] линиям поставили армии в критическое положение. Если движение поездов немедленно не восстановится, то через 3–4 дня в войсках наступит настоящий голод»70. Внимание к этой проблеме легко объяснимо: если волнения в Петрограде были вызваны сложностями с обеспечением хлебом, то снежные заносы могли создать гораздо более опасную ситуацию в армии.
26 февраля (11 марта), в воскресенье, день в Ставке начался службой в соборе, которую вел отец Георгий Шавельский. На ней присутствовали Николай II, Алексеев, Свита, команды солдат и простые прихожане. Далее день следовал по обычному распорядку, но беспорядки в столице все больше и больше начали беспокоить императора71. Во второй половине дня информация о них вызвала у ряда сотрудников Ставки испуг. Алексеев держался спокойно: он предлагал императору перейти к решительным мерам для разрешения вопросов снабжения, осложняющих положение фронта и армии72.
В это время председатель Думы готовился связаться по телеграфу с императором по вопросу об ответственном правительстве. В 14:00 Нокс приехал к Родзянко на Фурштадтскую. О том, в каком настроении находился этот человек, свидетельствует дневник британского офицера. Кандидатуру на пост премьера Родзянко обсуждать не хотел, но дал ясно понять, что лучшим человеком на этом месте будет он сам. Понятливый британец догадался и спросил главу Думы, не согласится ли он принять эту ответственность на себя. «Он ответил утвердительно, что он, может быть, делает ошибку, но все же он сделает что-то. Как всегда, он предложил британскому и французскому послам сделать совместное представление (по его кандидатуре. – А. О.). Родзянко считает, что этот кризис пройдет, но неизбежно еще будут возникать похожие кризисы, так как людям до смерти надоело правительство. Боюсь, что Родзянко велик только физическими размерами»73. Именно после этого разговора он убеждал, что некое лицо, обличенное доверием, сможет навести порядок на улицах. Между тем в Петрограде порядок начал покидать не только улицы, но и казармы.
Беспорядки перерастают в революцию
Уже вечером 26 февраля (11 марта) взбунтовалась 4-я рота запасного батальона лейб-гвардии Павловского полка. Переполненные запасными казармы, почти полное отсутствие офицеров, отсутствие обучения (хорошо дело было поставлено лишь в учебной команде) – все это привело к тому, что значительная часть солдат, вооружившись, пошла за агитаторами-рабочими на улицу. Бунт был подавлен с помощью преображенцев, но 21 солдату с оружием удалось бежать. Новость о том, что солдаты стали переходить на сторону революции, ободрила улицу и усилила натиск пропагандистов на войска1.
Движение еще оставалось преимущественно стихийным. «Настроение в рабочих кварталах, – вспоминал о ситуации, сложившейся с 26 на 27 февраля В. Д. Бонч-Бруевич, – было сильно приподнятое, полное решимости и воли к действию. Но никак нельзя сказать, что тем движением, которое нарастало с каждым часом, кто-либо руководил»2. Характерно, что активность демонстрантов, стремившихся в центр города, резко возрастала к середине светового дня и падала с наступлением сумерек. К вечеру 26 февраля (11 марта), после стрельбы по толпе, ситуация в центре Петрограда казалась стабильной, а в ночь на 27 февраля (12 марта) Невский, освещаемый прожектором с Адмиралтейства, полностью обезлюдел. После полуночи полная тишина иногда прерывалась винтовочными выстрелами3.
Приблизительно в два часа ночи петроградский градоначальник подошел к окну своего штаба: «Столица спала. Казалось, отдыхала от безобразий последних дней, лишь у пылающих костров жались извозчики, а около них неподвижно стоял неизменный страж порядка – старый петербургский городовой»4. На самом деле, идиллии не было. Одинокого полицейского не просто было встретить вдалеке от здания градоначальства на Гороховой, во дворе которого, кстати, с началом волнений расположился жандармский дивизион5. «На улицах пустынно. Полиции нет, – вспоминал Спиридович. – Изредка встречаются патрули или разъезды. Спокойно. Зловеще спокойно. Но неспокойно в казармах. Всюду разговоры о событиях за день. Обсуждают бунт Павловцев. Смущены не только солдаты, но и офицеры. Офицеры видели за день на улицах полную бестолочь. Нет руководительства. Нет старшего начальника»6.
Все сильнее сказывалось недостаточное количество офицеров в запасных частях. Количественная и качественная слабость командных кадров приводила к тому, что войска быстро терялись в сложной, наэлектризованной обстановке противостояния с демонстрантами. «Войска вышли на улицу без офицеров, – писал об этих днях А. И. Деникин, – слились с толпой и восприняли ее психологию»7. Патрули и разъезды выходили в наряд без офицеров. «Город не походил на самого себя, – писал американский журналист. – На улицах почти никого не было, кроме групп солдат, которые производили впечатление часовых, о которых забыли. Не было видно ни одного полицейского»8. Пока старшие командиры в столице старались ускользнуть от ответственности и отдачи приказов, активизировались политики.
Вечером 26 февраля (11 марта) правительство вновь собралось на совещание на квартире Голицына. Теперь большинство министров твердо поддержали предложенный ранее проект роспуска Думы, и Голицын, воспользовавшись специально оставленным ему подписанным императором бланком, поставил на нем дату 25 февраля (10 марта), объявив прекращение сессии с 26 февраля (11 марта), о чем и было сообщено Родзянко в ночь на 27 февраля (12 марта)9. Тот развил исключительную активность, отсылая телеграммы уже не только в Ставку, но и в штабы фронтов. В 22:22 26 февраля (11 марта) в Могилеве приняли его послание Алексееву, в котором председатель Думы описывал трагическое положение экономики страны и недвусмысленно намекал на то, что без кардинальной смены политического курса поражение неизбежно10.
«Население, – телеграфировал Родзянко генералу, – опасаясь неумелых распоряжений властей, не везет зерновых продуктов на рынок, останавливая этим мельницы, и угроза недостатка муки встает во весь рост перед армией и населением. Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно бессильна восстановить нарушенный порядок. России грозят унижение и позор, ибо война при таких условиях не может быть победоносно окончена. Считаю необходимым и единственным выходом из сложившегося положения безотлагательное призвание лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения. За таким правительством пойдет вся Россия, воодушевившись вновь верою в себя и в своих руководителей. В этот небывалый по ужасающим последствиям и страшный час иного выхода на светлый путь нет, и я ходатайствую перед
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
