– Спасибо, папа. Но я должна посоветоваться с Талем. Он у нас теперь в семье старший, как скажет, так и будет.
Янка увидела, что Анюта с облегчением выдохнула. В брате она была уверена.
– Это правильно, дочка. Он мужчина, ему и решать. Но знай, что тебе всегда там рады.
«Ага, после стольких лет!» – вспыхнула Янка. Но она понимала, что лучше молчать и, как тётя Нияра, не поднимать на сурового деда глаз.
Была пятница, и, возвращаясь от Конопко домой, Янка заранее тосковала, что дед опять сидит и пьёт. И дома напряжённая тишина, только бабушка привычно ругает деда, но шёпотом, чтобы не слышали постояльцы, занимающие весь первый этаж скворечника. А дед всё бормочет свои истории, которые никто не слушает. Иногда Янке становилось жалко деда, особенно когда по его вечно загорелой морщинистой щеке начинала медленно скатываться слеза. Мутная, она повисала на подбородке и долго держалась там, прежде чем упасть на клеёнку стола. Янке казалось, что ни бабушка, ни мама никогда особенно деда не любили, по крайней мере редко к нему прислушивались, и его желания уж точно были последним, с чем считались в доме.
Вот по отцу тёти Нияры чувствовалось, что он в своей семье самый-самый. Самый главный, самый значимый, без его разрешения там, наверное, никто шагу не делает. Тётя Нияра вон сделала, и что? Янка вспомнила вдруг, как видела отца Таля последний раз на берегу, когда она сбежала от глупых разговоров, а он сидел, пьяный, и стал её учить жить. Наверное, он всю жизнь чувствовал себя виноватым. Или наоборот? Гордился тем, что ради него тётя Нияра порвала со своей семьёй?
Янка толкнула калитку. Полной грудью вдохнула, вобрала в себя тягучий запах роз, что росли вдоль дорожки. Успокоилась. Что ей дед? Ну, пьёт на кухне, что ж теперь? Попробуй работать на коньячном заводе и не пить. Все пьют. Кто от работы, кто от того, что её нет. Это были не её слова, не её мысли, это бабушка так говорила, когда, поругавшись с пьяным дедом, шепталась с мамой. В этом мире всё какое-то неизменное, постоянное, ничего не происходит, будто замерло, всё повторяется изо дня в день, и каждую пятницу она слышит всё те же слова.
– Мать, ты вот что, успокойся. Ничего толком ещё неизвестно и непонятно, и вообще, надо съездить, узнать всё, а потом слёзы лить.
Янка чуть не споткнулась. Это был голос деда. И слова были такие твёрдые, деловые, непохожие на пятницу. Да вообще на него непохожие! Чтобы он так бабушке говорил? Но только он зовёт бабушку «мать». И Янка поняла, сердцем почувствовала: что-то случилось. Что-то плохое. Она бросилась к дому, и навстречу ей вышла Юля. Та самая, которой нравится Тарас!
– Привет, Ян, – глаза у Юли заплаканные.
– Что случилось?
Юля беспомощно посмотрела на деда, который сегодня был, как ни странно, трезв. Он обнимал одной рукой всхлипывающую бабушку, и Янке жутко было на это смотреть: на слабую бабушку, на сильного деда.
– Я пойду, ладно? – сказала Юля. – Я зайду ещё.
Она кивнула Янке и ушла. А дед сказал тяжело:
– У Тараса в заказнике пожар случился. Тушил он. Говорят, что спас… Мы с матерью в больницу сейчас поедем. Говорят, сильно он… Ты, Яночка, Ростика дождись, покорми, ну, чего там надо ещё сделать…
– Я с вами!
– Нет. Жди Ростика.
Он так сказал это, что Янка даже не подумала возразить. Как это говорится? «Сказал, как отрезал». Почему ей нельзя?! Что Ростик, маленький? Он всё равно до вечера шляться с друзьями будет! Тарас ведь ей не чужой, да Тарас для неё… Но она только кивнула и проводила деда с бабушкой до калитки.
Пожар. Пожар в заказнике. Янка была там, года три назад. До сих пор в глазах у неё стояли огромные скрюченные можжевельники. Тарас тогда ещё говорил, что им много-много лет, что они и Голицына, наверное, помнят. Почему сейчас она о деревьях думает, а не о Тарасе? Да ну, ерунда, он поправится, он же в больнице, не в морге. И если успел потушить, значит, и сам не сильно пострадал. Она поедет к нему прямо завтра. Отвезёт ему его любимую белую черешню, она уже отходит, как раз последнюю соберёт…
Глава 9
Сердоликовый браслет
– Янка!
– Таль! Ты вернулся?
– А… ты чего здесь? – он видел, как Янка засветилась от радости, увидев его, но тут же понял, что она только что плакала, глаза красные, нос распух… Уж как выглядят зарёванные девчонки, он знал. Янка и не стала отпираться, тут же захлюпала:
– У меня Тарас… Он в больнице лежит, а я… Я к нему приехала, думала, смогу, но он такой…
Таль ничего не понял. Отработанным движением он взял Янку за локоть, отвёл в сторонку, чтобы на них не оглядывались, и заглянул в лицо:
– Что случилось?
– Тарас! Мой дядя! Он же лесничим работает в заказнике на Верхнем Перевале…
И кто-то поджёг его рошу, он тушил и теперь весь в ожогах, всё лицо и руки, и… Он такой страшный там, весь в волдырях… А у него, может, невеста, и бабушка плачет, говорит, что теперь он точно никогда не женится. Ой, да при чём тут это! Я этих гадов ненавижу!
Таль выпустил её локоть. Янка уткнулась лицом в его плечо. Вот как всё обернулось. Думал, денег подзаработать. Думал, ну сгорит немного леса, вырастет новый. Никого же нет в лесу, ведь ночь.
– А ты чего?
– Я? – Таль будто вернулся из той ночи сюда, в сегодня, вынырнул, как из холодной воды. – Да вот, мама просила сходить к врачу, который Пашуню лечил… передать ему тут.
Пакет, висевший на руке, качнулся. Вчера… вчера Хозяин деньги привёз. За то, что поджёг. За то, что Янкин дядька в больнице сейчас. За то, что, вместо деревьев будут там виллы стоять за высокими заборами. За то, что плачет Янка.
Разговор с Хозяином трудный был. Таля до сих пор от него мутило. Они встретились в Феодосии, на набережной, где толпа туристов орала и гомонила, крутились аттракционы, горели огни лотков, затмевая огни порта.
– Плохо сработал, – сказал Хозяин. – Не получилось ничего.
– Да вы что? Горело же, я видел! – возмутился Таль.
– Тихо ты! – прикрикнул Хозяин. – Горело-то горело, только не выгорело, егерь там рядом оказался. Ответственный чересчур. Да не в свою смену. Так что все твои труды прахом… да и мои тоже.
– Я-то тут при чём?!
– Ты… вот что. Вот тебе деньги. И запомни – ты меня не знаешь, в заказнике никогда не был, сидел в горах, траву собирал, – Хозяин цепко взял его за плечо. – И запомни хорошенько: поджигатель у нас ты. Сдашь меня – сам сядешь. Уже не маленький, жалеть не будут. А тебе семью кормить, так вроде? И чтобы я тебя больше не видел. В горах тоже. Понял?
– Понял.
– Вали.
И сам тут же растворился в толпе. Денег оказалось в два раза меньше, чем он обещал.
И за сборы зарплату зажилил, урод. Таль выругался. Он понимал, разбираться бесполезно. Самому бы живым остаться. Хорошо, если все про него забудут. Одна была радость: тут же, в Феодосии, он увидел сердоликовый браслет из гладких, крупных бусин. Точно такой же, какой Янке тогда понравился. Таль купил его и, пока ехал домой, всё крутил в руке. Он представлял, как подарит его Янке, как она ахнет, возьмёт его, примерит, взлохматит Талю волосы, как она одна делает. Может, даже опять поцелует… И хорошо, что лес не сгорел, так им и надо!
