В глазах Каджри мелькнул испуг.
— Значит, ты раджа!
— Нет, но я из их рода.
Она молча опустилась на землю; эта новость ошеломила ее. Я поведал ей всю историю про тхакурани. Каджри слушала меня, упершись подбородком в колени, и не сводила с меня глаз. Я закончил, но она продолжала неподвижно сидеть в той же позе.
— О чем ты задумалась? — спросил я.
— Если ты и вправду станешь раджой — чего только не бывает на свете, — ты забудешь меня.
— Почему ты так решила?
— Тогда тхакурани будет украшать твое ложе. А ты будешь говорить: «Зачем мне эта распутная натни!»
— Разве я уже стал раджой? — засмеялся я. — Что ты так испугалась?
— Люди говорят, что во всем всегда виновата женщина. Так считают все. А кто знает свою судьбу? Видишь вон тот маленький круглый павильон на соседней горе?
— Ну?
— Чей он?
— Какого-то святого садху[38].
— Нет, это павильон в честь натни.
— Натни? — удивился я.
— Да. Эта женщина протянула канат между двумя горами. Раджа сказал ей: «Перейдешь по канату на ту гору, получишь полцарства».
— Ну и она перешла?
— Натни добралась до середины каната, и раджа испугался, что придется расплачиваться. Он подал знак, и слуги перерезали канат. Натни упала и разбилась насмерть. Вот в память о ней и построили этот павильон.
— Раджа нарушил слово!
— Он же был раджа. И ты тоже можешь не сдержать слово.
— Замолчи, глупая женщина!
— С кем поведешься, от того и наберешься!
— Между этими двумя горами не меньше одного коса, — сказал я, чтобы переменить тему разговора. — Откуда взялась такая большая веревка?
— Ну вот! Нашел о чем задуматься! Пришел к радже один такой умник, вроде тебя, увидел семиярусный колодец и спрашивает: «Как такое могли построить?» А жена ткача и отвечает: «Этот колодец, наверно, прямо через крышу спустили в середину дворца» — Каджри засмеялась. — Разве для раджи есть что-нибудь невозможное?
Я не знал, что ей на это сказать.
— Сукхрам, — позвала Каджри.
— Что?
— У раджи были деньги?
— Да. Очень много.
— Так пошли в крепость! Спустимся в подземелье. Может быть, нам повезет и мы найдем сокровищницу.
Ее слова озадачили меня, и я задумался. Кто знает, может, это сам бог устами Каджри зовет меня туда? Иначе почему мне не пришла в голову эта мысль? Я тут же пообещал Хануману ожерелье из чистого золота, святой матери Кайлавари[39]я поклялся принести украшения из драгоценных камней, а отшельникам из храма бога Шивы — мешок муки. На душе стало легче. Мне вдруг показалось, что теперь я и в самом деле раджа. Вот соберу войско и разгромлю всех своих врагов!
— Каджри, — торжественно сказал я. — Я озолочу тебя и Пьяри.
— Ты и Пьяри возьмешь с собой?
— Да, ведь ты ее ненавидишь, — вспомнил я.
— Ведь ты говорил, что она станет моей служанкой. Зачем же равнять нас?
Я рассмеялся.
— Ладно, Каджри, пойдем домой, я проголодался.
Мы начали спускаться. Каджри оступилась и заскользила вниз, но я успел поймать ее за руку.
— Не торопись, — наставительно произнес я. — Смотри, куда ноги ставишь. Если камень сорвется и потянет тебя за собой, ты скатишься вниз раньше, чем он.
На спуск у нас ушло вдвое меньше времени, и мы вышли прямо к шатру.
Услышав плач Рамо и ее невестки, мы поняли, что мальчик умер. Это как громом поразило нас. Малыш был ласковый непоседа, мы привыкли к его веселым затеям и звонкому смеху. С радостными возгласами он забирался на огромную лохматую Бхуру, и мы любовались, глядя на его игры. Бхура ни разу не зарычала на него, наверное, и собака понимала, что ребенка нельзя обижать. Сейчас Бхура, задрав вверх морду, жалобно скулила, и в ее умных глазах застыли слезы.
— Умер? — спросил я Мангу.
— Да.
— Ты отдал деньги? — поинтересовалась Каджри.
— Мангу помог нам, дал четыре аны, — сказала Рамо. — Они нам очень пригодились.
— Мангу! — крикнул я. — Я дал тебе рупию!
Мангу смутился, а обе женщины, сидевшие у тела мальчика, насторожились.
— Ты одолжил мне рупию, правильно, — принимая независимый вид, заявил Мангу. — Я тебе ее верну, и потому не указывай, как мне ее потратить!
— Мангу! Ты низкий и подлый человек! — сказал я.
— Чего зубы скалишь, как лесной кот? — набросилась на него Каджри. — Ты обделил ребенка, как ты взглянешь в глаза его матери?
— Грязная образина! — закричала мать умершего мальчика, поднявшись на ноги. — Значит, ты обманул нас! На, получай! — И она швырнула монеты в лицо Мангу.
Мангу собрал деньги и пошел прочь. Я был взбешен. Я догнал его и схватил за плечо.
— Куда, негодяй? Схватил деньги и пошел, будто их твой отец заработал!
Мангу считал себя сильным. Он рывком стряхнул с себя мои руки и презрительно бросил:
— Нет, их заработал не мой отец, а твоя баба, — и кивнул в сторону Каджри.
Каджри разъяренной львицей бросилась на Мангу и вцепилась ногтями в его лицо. Мангу ударил Каджри, и она упала. Тогда я ринулся на обидчика. Схватившись, мы упали на землю. Рамо и ее невестка подняли крик. Стали сбегаться мужчины. А мы катались по земле, нанося друг другу тяжелые удары. Я ничего не соображал, гнев затуманил сознание.
Каджри верила в мою силу, она уселась поудобней и принялась ругать Мангу.
— Посмотрите на этого мерзавца! Паршивец, ударил меня! Ну, погоди! Сейчас мой муж сотрет тебя в порошок!
Размахивая руками, на нее набросилась мать Мангу.
— Уж не грозишь ли ты нам его женой, этой полицейской подстилкой?
— Пошла прочь, старая чертовка, — оскалила зубы Каджри и стала похожа на кричащую в гневе обезьяну.
В это мгновение Мангу вцепился мне в ногу зубами. Я вскрикнул, собрал все силы и, высоко подняв Мангу над головой, изо всех сил грохнул его о землю. Мангу вскрикнул и потерял сознание. Его мать с воплем пришла к распростертому телу.
Каджри подбежала ко мне и обхватила руками. Моя рубаха была изодрана в клочья. Каджри принялась меня отряхивать от пыли. Я обнял ее и увел в шатер. У меня на ноге проступили следы четырех зубов Мангу, из ноги сочилась кровь. Каджри принесла воды и обмыла ногу. Я сорвал побеги деревца, росшего рядом с шатром, и выдавил сок на раны, а потом принялся за еду. Каджри присоединилась ко мне. Мы ели молча. Я лег. Каджри уселась у входа и, распустив волосы, принялась втирать в них масло, а я тут же заснул.
