– Ему достаточно было просто приспустить штаны, – заметил бургомистр.
– Тогда бы это было упомянуто в тексте. Кто бы из ваших гостей ни написал это, ваша милость, он очень наблюдателен.
Бургомистр прогудел:
– Его руки были в крови.
– Была ли кровь на его теле? Кровь должна была бы полностью пропитать его одежду. Была ли кровь на его члене? Согласно представленному здесь описанию… – Андрей пожал плечами. Молчание затянулось. «Зачем я это делаю?» – спросил он себя и попытался отвлечься от картин, вызванных чтением доклада, но напрасно.
– Нет, – ответил судья.
– Возможно, он смыл кровь.
– Согласно докладу охотники нашли его прямо возле трупа, а не у корыта с водой для коз. Да и одежда Комара была сухой.
– Возможно, он помылся по пути в город.
– Здесь написано, что господа его избили и связали. И что он пришел в себя только возле городских ворот.
– Вот ведь черт! – в сердцах воскликнул бургомистр.
– Пожалуйста, – вмешался Вилем Влах. – О чем мы тут, собственно, говорим? Что вы посоветуете нам, господин фон Лангенфель? Что вы посоветуете нам как представитель его величества кайзера Маттиаса?
Рука Вилема Влаха парила над листком бумаги, на котором было торопливо нацарапано несколько слов – под протоколом. Пальцы Вилема, сжимавшие перо, заметно подрагивали. Андрей прищурился. У него не было ни малейшего желания отгадывать шарады, на каком они свете. Но затем он понял, что это нужно сидящим за столом людям. У них должна была оставаться возможность вспомнить о том, что сам представитель его величества посоветовал им заточить пастуха в тюрьму, и никак иначе. В противном случае им придется целую вечность вспоминать о своем малодушии, так ярко проявившемся в тот злополучный день, – точно так же как Андрей вечно вспоминает вид почерневшего от копоти, безжизненного лица, с которого дождь нерешительно смывал грязь.
– А что сам Комар говорит по этому поводу?
Присутствующие уставились на него, открыв рты.
– Что-что?
– Что Комар говорит по поводу выдвинутых обвинений? Должен же он был хоть что-то сказать.
– Пастух заявил, что это не он.
– Это все?
Собеседники Андрея переглянулись.
– Это все?! – громко повторил Андрей.
Сначала Андрей решил, что перед ним огромная, взъерошенная птица, которая, нахохлившись, сидела на полу, но затем, когда тощие члены раскрылись, а из-под защиты руки вынырнула голова, прятавшаяся там, он подумал, что это скорее обезьяна. По крайней мере она отдаленно напоминала человека, который уже много дней провел в темнице, не понимая, за что его туда заточили, и с трудом мог собраться с мыслями, чтобы понять, что эти люди пришли сюда ради него. От пленника, подобно смраду, исходил запах страха. На щиколотке гремела цепь. Голову ему обрили, но на ней уже вырос пушок. Андрей, бросив на него взгляд, решил, что ему чуть больше двадцати лет. «Примерно такого же возраста, как Вацлав, – подумал он. – Сумасбродка-судьба защитила тебя от того, чтобы ты превратился в нечто подобное этому несчастному, сынок. Прежде всего она уберегла тебя от смерти в младенчестве».
– Комар, – начал глава правительства.
У заключенного задрожал подбородок.
– О, ваша милость, вашамилостьвашамилость… – забормотал он и сделал несколько суетливых движений. Идиотская улыбка появилась на его губах и тут же погасла, как только взгляд натолкнулся на судью.
– Комар, вот этот человек, – глава правительства указал на Андрея, – посланник императора.
– О его величество, о ваша милость, о его величество… – Суетливые движения стали резкими. Андрей смотрел в пол, не в силах выдержать взгляд заключенного.
– Он хочет знать, что ты видел, – пояснил судья.
Комар переводил взгляд с него на Андрея и обратно. Губы его зашевелились, но затем он отрицательно покачал головой.
– Нет, – глухо произнес он. – Нетнетнетнет!.. – Он так сильно мотнул головой, что позвонки хрустнули, а вокруг стала летать слюна. – Нетнетнетнет!..
– Довольно! – крикнул судья.
Комар вздрогнул и втянул голову в плечи.
– Комар, расскажи его превосходительству, императорскому посланнику, что ты видел.
– О его величество… – Комар поднял руки и протянул их Андрею, ладонями вверх. – О его величество…
Андрей резко повернулся и, бросив на судью грозный взгляд, прошипел:
– Довольно! Идемте. Давайте оставим бедолагу в покое.
Судья покачал головой.
– Комар, что ты видел?
Комар по-прежнему тянул руки к Андрею, и тот невольно отступил на несколько шагов. Заключенный следовал за ним, пока цепь на его щиколотке не натянулась. Голова Комара совершила вращательное движение.
– Комар, что ты видел?
– Н… нет. Н… нет. Нетнетнет!..
– Комар, что ты видел?
– Нет! Нет! Нет… – Голос Комара превратился в жалобный стон, как только он поднял его на октаву. Он скорчился на полу: колени высоко задраны, руки обхватили голову, плечи напряжены. – Нет, – простонал он. – Это не я! Это не я!
– Комар, что ты…
– ДЬЯВОЛА! – завопил Комар. Голова его дернулась вверх, взгляд вонзился в Андрея. От страха, которым был пропитан этот взгляд, у Андрея перехватило дыхание, а по телу побежали мурашки. – Я ВИДЕЛ ДЬЯВОЛА! – Пленник начал всхлипывать. – О его величество… О ваша милость… я видел дьявола, истинная правда, да поможет мне Господь, я его видел, это он ее убил, он вспорол ей живот, и кровь… о его величество, сколько крови… Это был дьявол, а не я, это не я, это дьявол сделал. Я ВИДЕЛ ЕГО, ЭТО БЫЛ ДЬЯВОЛ, ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО, И ОН СМЕЯЛСЯ И ПЛЯСАЛ!
– И вот так – каждый раз, – сказал судья, когда они снова стояли перед выходом из подземелья. Он махнул рукой, но по его лицу было видно, что он не так обеспокоен, как хочет казаться.
– Это сделал не Комар, – заметил Андрей.
– Прошу вас, – пробормотал Вилем, – хватит с нас уже этого.
– Произошло злодейство, – продолжал Андрей, – но вместо того чтобы разобраться во всем, вы пытаетесь все замять – из трусости и политической беспринципности. В результате ситуация только ухудшается. Я всегда считал досужим вымыслом рассказ о том, что зодчий сделал центральную башню над входом в ратушу такой кривой из чистой злости на лживость городского совета Брюна. Но теперь я начинаю склоняться к мысли, что был не прав. Вилем, мне нравилось иметь с вами дело, но если цена нашего партнерства состоит в том, что я должен принять участие в вашем малодушии, то я себе этого позволить не могу. Вы должны принять решение сами.
Андрей повернулся к собранию спиной и пошел прочь. Члены совета остались стоять у двери и молча смотрели ему вслед. Даже если они что-то и кричали ему, он ничего не слышал. Единственное, что он слышал, был болезненный стук его собственного сердца – и эхо другого, чужого, могучего стука, который, как ему показалось, он услышал, когда стоял в тюремной камере и несколько мгновений обдумывал, нужно ли сдаться и поспособствовать тому, чтобы невиновного заточили в темницу до конца его дней.
