Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
Скатерть накрывалась без всякой системы. Жареная птица тут соседствовала со сладкими пирожками, а блины с разнообразнейшей начинкой лежали рядом с большой, пышной кулебякой и свиной головой.
Это было настоящее дикое, варварское пиршество!
Поговаривали, что на таких праздниках нет-нет, да встретишь незнакомого человека, отдаленно похожего на твоих родичей, знакомых, друзей. Вроде бы и из твоей деревни, а вроде бы и нет. И такой уж он веселый, радостный! Так искренне смеется, пляшет, что и сам ты поневоле заражаешься этим весельем, безудержным, плещущим во все стороны. Это духи плодородия выходят в эту ночь к людям и празднуют вместе с ними. И дети, что рождаются после этого праздника, – крепкие, здоровые и удачливые.
Так говорят.
Одевались тоже ярко, в самое красивое. Но не как на свадьбу, пышно, тяжело, а наоборот, все легкое, летящее, с множеством лент. Головы украшали венками. И все были равны. Пили, ели с одного стола, из одной посуды. Громко разговаривали и так же громко смеялись.
Но пуще всего было ожидание.
Именно оно маленькими иголочками покалывало спину. Щекотало.
Вот-вот. Уже скоро… Еще чуть-чуть подождать…
И день казался бесконечным. И приготовления долгими. А люди неторопливыми.
Солнце медленно, медленно опускалось к горизонту. Вот уже коснулось леса. Вот ушло ниже. Небо из голубого сделалось розовым, потом оранжевым!
Все взрослое население деревни собралось на холме.
Леон обеспокоенно всматривался в лица. Герды нигде не было видно. Неужели не пришла?
Вскоре у подножия показался отец Тиберий. Осторожно опираясь на посох, он поднимался вверх.
Четверо молодых парней из тех, что только в прошлом году справили свадьбы, с веселым хохотом побежали вниз. Двое несли широкий дощатый помост.
– Уйдите, охальники! Ой, уйдите! – шумел отец Тиберий и замахивался посохом.
– Мочи нет ждать, святой отец! – крикнул один.
– Уроните же, дикари!
Они кинули на землю помост, завели на него священника. Осторожно подняли. Испуганно охнула женщина в толпе. Но Тиберий стоял ровно, опершись на посох. Улыбался.
Парни несли его аккуратно, двигались в шаг, стараясь щит не качать. Поднялись все быстрее, нежели бы добрался Тиберий самостоятельно. И с почетом.
Отец Тиберий вышел во главу стола. Все встали, пододвинулись ближе. Тут была вся деревня. Множество лиц смотрело на него с ожиданием, с улыбками. С верой. Именно он, священник, должен был начать празднование. Без этого никак.
Тиберий стоял лицом к солнцу. Оно оранжевыми струями окрашивало его скулы. Ласкало. Это было настоящее, летнее чудо. В этот миг старый, одной ногой в могиле, священник казался снова молодым, полным сил. Еще жить и жить.
Он поднял посох.
– Блаженны те, кто предается радости и веселью на этой земле, потому что горестями и несчастьями полон человеческий путь. В муках рождается он, в тяготах и трудах живет, в муках же и умирает. И коли впадет он в уныние, то лишь умножит количество скорби в мире. А это – грех. Потому что не для горести допущен человек в этот мир. И не для того, чтобы скорбеть, печалиться и муку терпеть. А чтобы радоваться и творца радовать, чтобы делать эту землю чище да лучше, а людей вокруг себя веселее да духом светлее. Всякое же горе есть происки духа нечистого, бесовской натуры. Потакать ей не след. И всякой тяготе противоречить должно. Живите в радости! Живите для радости! Плодитесь и размножайтесь!
Он ударил посохом в землю.
Ему поднесли румяный, свежий каравай.
– Благословляю этот хлеб! И все яства эти! И напитки! И людей этих! Все, что ни делают они в этот день и ночь, благословенно!
Он отломил кусок от каравая и передал его дальше. Все отламывали по кусочку, ели, пока молча. Сосредоточенно, чтобы почувствовать вкус общего на всех хлеба.
Священник взял со скатерти большую, глубокую чашу. Туда из специального меха налили вина. Красного и яркого, как кровь.
Отпив немного, Тиберий пустил вино вослед хлебу. И снова каждый сделал глоток.
Вина не доливали, но удивительным образом терпкой сладко-горькой влаги хватило всем. И когда чаша вернулась в руки к священнику, он перевернул ее, и все увидели, что она пуста.
И тогда все закричали, загомонили, засмеялись! Чудо ведь! Пусть и небольшое, а все же! Хорошо, когда праздник начинается с чуда.
Отцу Тиберию поднесли блюдо с гусиной печенью. Он принял, сел на землю. И началось пиршество!
Мужчины и женщины ели, пили вино, хмельной мед. Смеялись. Шутили. От выпитого у Леона неожиданно быстро зашумело в голове и проснулся зверский аппетит. Он хватал со скатерти все, до чего мог дотянуться. Не особенно даже разбираясь. Все было вкусно! Невероятно вкусно! А вокруг раскручивалась и раскручивалась праздничная круговерть. Уже приволокли откуда-то огромный гулкий барабан, и дед Скагге отстукивал на нем незамысловатый ритм, его старший сын прилаживал струны к большому на вид неказистому гудоку[1], а рядом ждал сигнала его брат с тремя дудками.
Вот старший кивнул. Изготовился. Дед на миг придержал удар, и они грянули! Громко! Чуть нескладно, но главное – весело!
Взвизгнула женщина, кто-то ухватил ее поперек тела и потащил танцевать. К ним присоединились другие пары. Схватились за руки, и вот уже бежит веселый хоровод, смеются люди!
Леон тоже смеялся, чьи-то руки пытались вовлечь его в пляску. Он видел хохочущего отца, тот держал за руку мать. Они были счастливы. Ухватив на какое-то мгновение взгляд сына, отец успел подмигнуть. Леон помахал рукой, но родителей уже унесло потоком хоровода. Наконец кто-то подхватил его, с хохотом толкнул в толпу танцующих. Какая-то женщина поцеловала Леона в губы, кто она и откуда, он даже не смог определить! Все сделались будто незнакомы. Леон не мог узнать уже ни одного лица! И только полуголый дед Скагге как бесноватый лупил в свой огромный барабан, а какие-то женщины поили его вином. Старик смеялся и был сейчас похож на себя молодого, крепкого мужчину, плававшего, как говорили, по морю.
Леон несся куда-то вместе с хороводом. Он перестал узнавать тех, кто окружал его! Это были не его односельчане, нет, другие, веселые и прекрасные люди танцевали вокруг, целовались, смеялись! От этого хотелось прыгать, скакать, кричать! И Леон бежал вместе со всеми, его голова шла кругом. Но вот тональность музыки, такой безумной и сумасшедшей, изменилась. И хоровод начал распадаться. То одна, то другая пара отрывались. Убегали с хохотом куда-то в полумрак.
Когда Леона схватили чьи-то нежные руки, он совсем уже потерялся среди лиц, хороводов, танцев.
Герда была прекрасна. Ее щеки раскраснелись, грудь тяжело подымалась, глаза сияли.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
