— Да, пять дней. Я хочу, чтобы вы сделали для меня кое-что втечение этого времени.
— Что?
Геррод наклонился вперед и прошептал — как будто за нимиследили… и кто мог бы сказать с уверенностью, что это не так?
— Попристальнее приглядывайте за нелюдьми. Обратите вниманиена то, что они делают и чего не делают. Наблюдайте за тем же, за чем наблюдаютони.
— И что, по-твоему, я смогу обнаружить? — Дру Зери, когдаполучил задание, воспрянул. Любовь к дочери была его слабостью, но Геррод знал,что она могла стать и силой. Однако чародей — если иметь в виду его самого —считал, что любовь сама по себе прекрасна, но не тогда, когда становитсянастолько глубокой, что мешает ясно мыслить. Он считал удачей, что никогда недоходил до таких крайностей. Те, для которых кто-то другой — будь то кровныйродственник или возлюбленный — значили слишком много, были способны набезрассудство, могли позволить этому чувству вовлечь себя в затруднительноеположение.
— Пока слишком рано об этом судить, — помедлив, ответилГеррод. Чародей был рад, что его лицо оставалось более или менее скрытым отсобеседника. Было бы очень некстати, если бы Дру увидел выражение его лица вэтот момент. — Поверьте мне, что так надо.
— Хорошо.
— Тогда больше не о чем говорить. Удачи вам, господин мойЗери. — Геррод отвернулся и сделал вид, что разбирает свои заметки.
Дру немного помедлил — как будто не вполне понимая, какистолковать это не слишком любезное прощание. Геррод продолжал внерешительности разбирать записи. Молчание несколько затянулось. Наконец он снебрежным видом повернулся к Дру. Волшебника не было. Чародей покачал головой.При всех своих дарованиях Дру Зери не мог обойтись без помощи Геррода. В другихобстоятельствах это могло бы даже показаться смешным.
Геррод принялся искать в своем немногочисленном имуществешкатулку, которую он потихоньку похитил из крепости Зери в Нимте. Дру Зери могдогадаться, что просьба предоставить ему пять дней была уловкой — хотя чародейи сам сомневался в этом. Однако лучше всего было бы начать сейчас, учитываянекоторую вероятность того, что волшебник мог вернуться раньше — по другойпричине. В этом случае Дру обнаружил бы, что Геррод несколько преувеличил,говоря, что ему необходимо пять дней на подготовку, скорее, пять минут иливообще нисколько… если ему удастся найти шкатулку прямо сейчас.
Геррод отодвинул рваную тряпку, которая некогда была мешком,и увидел то, что искал. Он осторожно взял шкатулку, поставил на пол и,опустившись на колени, открыл ее.
Разглядывая содержимое шкатулки, чародей пробормоталнесколько бессмысленных слов, и они медленно пробудили дремлющую в неммагическую силу. Из шкатулки он вынул один безупречный кристалл, некогда бывшийукрашением утраченного собрания Дру Зери. «Я думаю, для того, чтобы навести нацель, ты подойдешь». Что сделали бы другие враады, если бы узнали, что емуудалось снова завладеть кое-чем из того, чего они лишились при переселении изНимта? Что они предложили бы ему за возврат хотя бы тени их былой славы, ихбогоподобия?
Что они могли предложить ему за возможность полностьюиспользовать колдовские силы враадов — вместо расходования их собственнойжизненной силы?
Ничего из того, чего ему бы хотелось.
Его нос начал чесаться. Геррод принюхался. Если бы он закрылглаза, то мог бы почти поверить, что вернулся в Нимт. Тот же самый сладковатыйзапах гниения пропитывал все. Так было всегда, когда он осмеливалсявосстанавливать ту связь, которую так долго и тщательно воссоздавал. Казавшийсянепроницаемым барьер, который волшебные слуги основателей соорудили вокругНимта, в конце концов поддался ему, хотя и дорогой ценой. Геррод мог теперьвытягивать магическую силу из своего родного мира и пользоваться ею в этом — ане губить собственную жизненную силу, как делали его собратья. Однако здесьсуществовали и свои пределы. Хотя чародей и проделал в барьере брешь, расширитьее он не мог. Он неоднократно пытался это сделать, рискуя загрязнить следамиколдовства враадов свою новую родину… и себя самого. Возможно, ему это неудавалось из-за неосознанной нерешительности.
И вес же того, что он достиг, было недостаточно. Современем, он полагал, ему удастся увеличить продолжительность собственнойжизни, но отнюдь не достигнуть бессмертия, которого он стал желать. Долженоткрыться иной путь.
«А что если удастся связать волшебство двух царстввместе?..» — внезапно задал себе вопрос Геррод. Он проклял свою дерзость ивыпроводил такие опасные мысли из головы. Он спасет Шариссу и создание по имениТемный Конь — и это будет все. Осуществлению его других целей, его мечтаний,придется подождать, пока он найдет другое решение. Прикоснуться к жизненнойсиле этого мира означало бы покориться — так делали остальные, один за другим.В результате судьба, худшая, чем смерть, — стать чудищем, подобно искателям.
Тезерени знал, что медлит, что глубоко в душе он боитсясделать последние шаги.
«Шарисса». Его кровная родня держала ее в заточении.Повелитель дрейков и его дети. Его отец. Он удерживал Шариссу.
Геррод стукнул кристаллом об пол, зная, что для того, чтобырасколоть его, потребовался бы удар посильнее. Да, он боится, но медлить онбольше не будет. Даже если больше ему ничего и не удастся, он сделает все дляее спасения — не просто ради этой женщины, но для того, чтобы разрушитьсамонадеянные мечты людей, к которым он раньше принадлежал… и особенно неслишком дорогого ему отца.
При последней мысли он улыбнулся.
— Всего этого там не было, когда мы шли сюда, — заметилРейк. — Да, думаю, я обратил бы внимание, — ответил Фонон с той же колкойинтонацией. И тут же упрекнул себя, зная, что реплика Рейка была реакцией нанеопределенность ситуации, возможно, даже вызвана легкой тревогой. Фонон не могобвинять его или любого из группы за это чувство; причина поспешности егособственного ответа заключалась в том же.
— Откуда она взялась? — спросил один из эльфов. Предводительбыл уверен, что каждый член их группы в течение последнего часа не раз задавалсебе тот же самый вопрос. «Ну? — спросил он себя. — И откуда же она взялась?»Сквозь лес они видели огромную каменную крепость — сооружение искусное, однаковида гнетущего. Выглядело оно достаточно массивным для того, чтобы вместитьнесколько тысяч человек, а главная башня поднималась так высоко, что Фонон едване спросил себя, не выше ли она, чем некоторые из горных пиков. Он знал, чтоэто лишь кажущееся впечатление, но все же…
— Ни один эльф не сооружал ничего подобного! И ни одинискатель! — Рука Рейка сжала рукоять меча. — И всего лишь за несколько дней.
