приняло враждебное выражение. Девочка же продолжала улыбаться. Альберт о благодарностью ответил улыбкой ребенку. Но девочка, взглянув на него поближе, попятилась, схватилась за платье матери, заплакала и, дрожа, спряталась за ее спину. Альберт ужаснулся: не наважденье ли? Неужели и ребенок что-то в нем почувствовал чужое?
По усилиям воли он остановил начинающийся бред. «Ребенок просто испугался незнакомого лица». В это время Альберт увидел себя в зеркале за чахлой иссохшей пальмой. Ему стал понятен испуг девочки: в его глазах были ужас и отчаяние.
Ему показалось, что позади него какие-то голоса что-то ему кричат, не то куда-то его зовут, не то грозят, не то преследуют. Он оглянулся. Перед ним стоял Летуле.
Альберт не понял, что́ приказывал ему немецкий полковник. Да и не все ли равно было теперь Альберту. Он громко и резко закричал Летуле:
— Извольте молчать! Я вам не слуга. Как вы смеете кричать, негодяй!
Полковник приказал арестовать Альберта. Тот бросился в первую попавшуюся дверь. Вбежав в соседнюю с залом пустую комнату, Альберт быстро запер дверь, а сам прыгнул в открытое окно.
Альберт бежал. За ним гнались. Он, не раздумывая, по чутью находил на улицах знакомые ему с детства ходы, щели, лазейки, скрывавшие теперь его следы и сбивавшие его преследователей. А в голове у него все повторялась ненужная мысль, — все одна и та же и все из далекого детства, когда он учился в школе: исстари иконописцы и художники изображали Иуду на тайной вечери с лицом черным среди светлых учеников; и он, Альберт, когда был ребенком, всегда боялся этого черного человека и все хотел узнать, как мог тот решиться и зачем решился перестать быть светлым и сделаться черным.
Альберт был уже на берегу капала, недалеко от кустарника, маскировавшего вход в подземелье под домом ван-Экенов. Но на мгновенье он попал в поле зрения солдат, которые за ним гнались. Раздался выстрел. Солдаты видели, как Альберт упал.
Но пуля не задела его. Он не смог бы объяснить, почему выстрел заставил его упасть. Он дополз до кустарника и скрылся в подземный ход.
Солдаты подошли, осмотрели место, где упал Альберт. После недолгих поисков они решили, что труп свалился под откос в канал. Полковнику было доложено, что Альберт ван-Экен убит.
* * *
Марике и Луиза услыхали выстрел. Сквозь закрытые ставни и опущенные шторы он донесся до них и заставил их встрепенуться.
Они не сказали друг другу ни слова после того, как капитан выбежал из комнаты, и сидели, предавшись каждая своим тяжелым думам. Луиза думала о том, как много необычного случилось за этот день — больше, чем за всю ее долгую жизнь. И ей казалось, что она не выдержит стольких нарушений привычного обихода. Непонятная ей сила овладела ею. Ее подмывало встать, бежать, кричать, звать на помощь, протестовать. Луиза не узнавала себя и с содроганьем спрашивала себя, не предсмертные ли это судороги ее души, встревоженной необычным течением жизни.
Марике же была равнодушна к тому, что только что с нею произошло, и так же безразлична к тому, что ее могло ожидать дальше. Давно уже, с юности, она носила в себе убежденье, что впереди может быть только несчастье и что ее жизнь обречена на горе. В тот день, когда она была унижена, оскорблена, обесчещена, она решила, что умерла для счастья. И она перестала его желать и не хотела его искать: ей все грезилось, что есть на свете нечто выше и лучше, чем счастье. Существует ли этому название или не существует, она не знала, но в ней родилось ощущение, что это на свете есть и что это прочней, чем счастье, — чище, свободней и просторней, и так велико, как велика бесконечность. Может быть, это можно назвать справедливостью, может быть, чувством возмездия, — она не знала. Она думала о Ренэ. Вспоминая все прошлое с первого вскрика сына, когда он родился, с его первой беспомощной, ясной улыбки, — ей казалось теперь, что она в первый же день появления Ренэ на свет знала, что его потеряет, что судьба отнимет у нее сына так же внезапно и насильно, как однажды отняла уже ее светлую юность, а затем, с бегством Матье, отняла у нее веру в свою невиновность и разрушила навсегда ее безотчетное поклонение перед своим избранником.
Теперь ей хотелось только одного, — создать себе на земле уголок, где она могла бы отдаваться воспоминаньям о Ренэ, следуя примеру своей матери, бабушки, прабабушки и целому ряду бельгийских женщин в длинной веренице веков, — женщин, свято чтивших «день мертвых» и передавших это почитанье всему своему народу. Она скорбела о том, что не знает и не будет знать, где пал Ренэ, и не сможет никогда притти на его могилу.
Марике и Луиза сидели рядом, склонившись плечо к плечу. Горячая слеза из глаз Марике упала на старческую руку Луизы. Луиза вздрогнула. И в это время прозвучал за окном тот выстрел, от которого упал Альберт. Луиза вскочила. Она сама не знала почему, — надежда вдруг вспыхнула в ее сердце. Что-то почудилось ей обещающее в этом выстреле.
С тех пор как вошли немцы в город, в течение полутора лет, над городом висела тишина. Покорив все, немцы стреляли только в свои жертвы, но те выстрелы умирали в глухих застенках. Этот же выстрел прозвучал в ночи, как предупреждение, как вызов, как обещание мести! И Луиза не могла уже оставаться без дела. Ей хотелось что-то предпринять. Она старчески засеменила по комнате взад и вперед. Она схватила в углу обметалку из петушиных перьев и начала ею сметать повсюду пыль. И вдруг, не сознавая еще, что хочет сделать, она вышла из комнаты с обметалкой в руках.
Бернгард и Филипп пропустили ее. Магуна тоже видел ее проходящей к комнате капитана и не остановил, заметив в ее руках обметалку, хотя и подумал о нелепости уборки комнаты среди ночи.
Луиза, не постучав, отворила дверь в кабинет Альберта. Капитан сидел за письменным столом и писал.
Дверь скрипнула. Капитан поднял голову, — это была Луиза. Капитан вздрогнул, увидя в руках у Луизы… что это? какое-то оружие? Капитан вгляделся, — ему стало досадно на свою мнительность: Луиза держала обметалку из петушиных перьев на длинной и тоненькой палочке. Луиза шла от двери прямо на капитана, шагая машинально, как лунатик. Глухим голосом она сказала:
— Помешать в камине… нужно… я пришла…
Капитану Луиза показалась смешной и глупой. Ему не хотелось говорить с ней. Камин был позади у него, за
