в доме престарелых. Болезнь пожирала её мозг, забирала последние силы. Нам всегда было наплевать друг на друга, мы не виделись двадцать лет. Но оставить я её не могла. Это слишком даже для меня. И новые обстоятельства мне всё равно удалось обратить в свою пользу.
– Маргарита Юрьевна! Добрый день! – поток мыслей оборвало приветствие директора дома. – Рад вас видеть!
– Ещё бы, – усмехнулась я. – Вроде, сто тысяч в месяц – это достойное пожертвование, чтобы сделать элементарный ремонт, не так ли?
– Мы глубоко признательны Вам! – обходительно кивнул бодрый старичок в белом халате. – Как раз ищем подрядчика!
– Все три года?
– Цены растут, Маргарита Юрьевна. Рубль крепчее не становится.
– Филипп Аристархович, уж при мне-то вы можете не лукавить. В стране, где распил реально устроить даже на поливке газонов.
– Я хотел с вами поговорить об этом. Рубль крепчее не становится.
– Хотите больше? А, часом, не треснет ли у вас ничего?
– К нам скоро приедет комиссия. Будет трудно объяснить, почему обездвиженная инсультница с раком желудка четвёртой стадии уже три года числится у нас медсестрой. Мне нужна компенсация за возможные репутационные риски.
– Даже так!
– Именно! Я не знаю, зачем вам это нужно. Но помните – тут всё зависит от меня!
– Сколько вы хотите? – я театрально закатила глаза, но мыслями уже была готова согласиться.
– Век вашей матушки скоро подходит к концу, вы не обеднеете.
– Говорите конкретно, сколько? – я замечала, что мой тон становился всё более пренебрежительным.
– Двести.
– Вы себя переоцениваете.
– Иначе лавочку придётся прикрыть.
– Окей, – сдержанно кивнула я. Это стоило своих денег.
– Жду перевода сегодня. Вас отвести к матери?
– Сама справлюсь.
Филипп Аристархович по-мальчишески нырнул в свой кабинет, а я сосчитала до десяти и подошла к лифту. Но он не подавал признаков жизни.
– Безнадёжное место.
Нас с матерью разделял один только лестничный пролёт, но на самом деле – каждое воспоминание. Я не могла простить предательство. Она – смириться с тем, что нас раскололо. Так и молчали, пока не позвонила её соседка. Инсульт, Альцгеймер, а теперь ещё и упущенный не самыми лучшими врачами рак. Жалкое зрелище.
Каждый раз, поднимаясь сюда, наверх, чувствуешь, как просто природа может тебя загнать на самое дно. Ты беспомощен. Про тебя обязательно забудут даже самые родные. Такова психика человека. Она блокирует неприятное. А может ли немощь быть кому-то приятна?
На втором этаже пахло плесневелой сыростью. Всегда казалось, что запах смерти именно таков. Я тенью промелькнула мимо зала отдыха. Стариковское внимание смущало. Они всегда смотрели на меня нарочито странно, словно я вторглась в их пространство и должна немедленно уйти. До конца коридора по рваному линолеуму с ламинатовым рисунком. Крайняя дверь – там она. Та, которая меня родила, но чуть не уничтожила.
Медсестра стояла ко мне спиной, поправляла матери одеяло, но вздрогнула, заметив, что я вошла. Повернулась, похлопала глазами. Новенькая, я тут её раньше не видела.
– Я хочу поговорить с матерью, – сказала я.
– Но она же совсем не говорит, – пожала сестра плечами.
– Какое это имеет значение? Оставьте нас.
Сестра кротко кивнула и выскочила из палаты. Я подошла к кровати. Мать лежала и бессмысленно смотрела в одну точку, хотя вряд ли у неё хватило бы сил сфокусировать взгляд. Почти посиневшие костлявые руки растянулись вдоль тела. Я бы могла притронуться к её ладони, но мне до сих пор было мерзко. Ни десять, ни двадцать лет не изменили моего отношения к матери. Её лицо не выдавало ни одной эмоции. Усталые от жизни глаза налились кровью. Последние месяцы это стало нормой. Обездвиженное тело в серой ночнушке не вызывало у меня ни жалости, ни тоски.
– Наверное, это наша последняя встреча, – отчеканила я. – Вряд ли ты протянешь ещё месяц. Все местные считают меня жестокой. Жаль, что они не знают, кто жесток из нас на самом деле. Говорят, прощать нужно. Считай, что я тебя простила. Ты ведь это всю жизнь хотела услышать, да? Прощаю! И за отца, и за то, что сделал твой любимый Каренчик! И за… А впрочем, это уже неважно. До встречи.
Лгала. Кажется, я не прощу её ни сейчас, ни после смерти. И, умирая сама, буду ненавидеть. Не в силах оставаться больше в этой ядовито-душной коробке, я выбежала наружу. Не оглядываясь, не жалея о казавшейся бесчеловечности. Мы – чужие люди. Нас связывала лишь пуповина и не всегда правдивые людские порядки.
Сама не заметила, как села в машину, завела мотор и рванула в отель. Боялась, что из-за кризисного центра будет много жалоб. Ведь сюда люди приезжают за отдыхом, сервисом высокого класса. Они вряд ли хотят слышать, думать о домашнем насилии и трудной судьбе несчастных женщин. В ушах со вчерашнего дня гудел недовольный голос Вити. Он боялся потерять хватку. Раньше дела в отеле его мало интересовали. Но сейчас, когда силами всей команды мы вышли на максимальный оборот, Витя не мог не попытаться оттяпать кусок пожирнее. Но не хватку он терял, а жалкую иллюзию, что мной владеет. Десять процентов – это мелочь.
В половину одиннадцатого я поднялась к себе в кабинет. За спиной услышала голос Алины. И что она тут делала так рано? Обернулась. Та помогала горничным убрать номер. Но, увидев меня, испуганно округлила глаза и замерла как стройный манекен.
– А что ты так рано? – с прищуром спросила я.
– Маргарита Юрьевна, здравствуйте, – кивнула Алина. – Я тут с восьми. У нас пополнение. Поступило ещё три девушки, нужно было их заселить и назначить консультации с психологом. А ещё Вика просила закупить средства гигиены. Вот, осталось немного времени перед сменой, решила помочь девочкам.
– Отлично, только не забывай, кто твой непосредственный руководитель. И это явно не Кравцова, – ответила я, не сводя взора с Алины.
– Я это делала в своё свободное время, – не отступила она.
– Разумеется, просто не забывайся. Пойдём, покажу тебе фронт работ на сегодня.
Мы вошли ко мне в кабинет. Окно было распахнуто. Снаружи снова хлестал ливень, врываясь в комнату мокрым пятном на ковре. Я точно помнила, что оставляла окно закрытым. Сюда кто-то заходил. Пётр? Виктор?
– Нужно быть начеку, – пробурчала я себе под нос, заставив Алину переспросить.
– Что-то случилось?
– Как там Анна? – я попыталась спешно сменить тему.
– Сегодня опять плакала. Боится, что Евгений снова придёт, переживает за детей. В два часа у неё психолог, надеюсь, станет полегче.
– У гостей нет претензий?
– Не знаю, я же сегодня первый день!
– Алина, – прожигая подчинённую взглядом, крикнула я. – Запомни – для меня нет
