— Прямо как в Варфоломеевскую ночь! — звонким голосом воскликнул мальчишка в гимназистской форме.
В революционной толпе было на удивление много молодых людей, некоторые из них — мальчишки — совсем еще дети, но основная масса народа — мастеровые, вооруженные солдаты и какие-то странные личности в штатском, но тоже с винтовками. Все эти люди галдели, невпопад кричали «ура», кое-кто из мальчишек пытался петь. Толпа заводила сама себя и бурлила, как котел на огне, с которого кипящая вода вот-вот сорвет крышку. Особенно неистовствовали экзальтированные женщины (а таких тоже было немало). Простоволосые, с горящими глазами, они яростно потрясали кулаками и сыпали проклятьями в адрес «фараонов». Но стоило кому-то приблизиться к зданию, из окон тут же раздавались выстрелы; чувствовалась опытная рука руководившего обороной.
— Запалить их надо! — крикнул краснолицый и, по-видимому, нетрезвый революционер в штатском.
— Погодь, — осадил его солдат без погон, который, видимо, взял на себя роль старшего в революционном отряде. — Тут на «ура» не возьмешь. Ишь, как садят, — не подступишься… Мобыть, кто знает, как «фараонов» с заду обойти? — громко спросил он.
— Я знаю… — из толпы вынырнул высокий молодой человек, черноусый, в пальто с барашковым воротником. — Через пожарную часть можно… Ворота сюда, в переулок выходят…
— А ну пойдем покажешь, — кивнул солдат.
Все, кто были рядом с «мотором», двинулись за осведомленным о входах и выходах съезжего дома молодым человеком, а тот ныряющей походкой, вздрагивая при каждом выстреле и прижимаясь к стене здания, повел революционеров и примкнувших к ним людей к аркам выходящих в переулок ворот, за которыми стояли пожарные колесницы. Ближайшие ворота были наглухо закрыты, но молодой человек уверенно взялся за железную скобу левой створки вторых по счету ворот, штыри которой оказались предусмотрительно вынуты из пазов.
С победным кличем, с винтовками наперевес ворвались охотники за «фараонами» в гараж пожарной части.
— Туда, туда! — махал рукой молодой человек, показывая на коридор, соединяющий пожарную часть с полицией.
Сам проводник со всеми не побежал; дождавшись, пока разгоряченные азартом люди ринутся на расправу, он незаметно юркнул в неприметную дверку в углу.
Полицейский надзиратель Илья Юрьевич Сорокин остановился на лестнице, чтобы хоть немного перевести дух. Весь вечер и часть ночи он вместе с сослуживцами провел в Сыскной части, таская папки с делами и картотечные ящики вниз во двор. Да и вообще, последние полгода Сыскная часть находилась в состоянии постоянного аврала. В столицу стекались дезертировавшие с фронта солдаты, многие с оружием; город захлестнул вал преступности.
Накануне днем начальник сыска Аркадий Аркадьевич Кирпичников велел всем, кто состоял при Сыскной части, по домам не расходиться… Выполнили приказ не все; кое-кто из сотрудников, предвидя неприятности, ожидающие полицейских, поспешил улизнуть и где-нибудь затаиться. Действительность оказалась намного страшнее, чем представлялась: революционные волнения закончились повсеместным разгромом полицейских частей.
Как только в Сыскную часть стали поступать сведения о сгоревших там и сям полицейских участках (удивительно, но телефон в Казанской части продолжал работать), Кирпичников приказал спасать драгоценный архив, собранный за время многолетней работы Петроградской сыскной полиции, и обширную картотеку. Большинство сотрудников держали оборону, а Сорокин вместе с парой надзирателей и тремя агентами стали таскать бумаги из архива через двор в подвал соседнего дома, где их решили спрятать, пока революционные страсти не утихнут.
К полуночи спрятать успели лишь малую часть архива; революционные власти были настроены сурово; к Сыскной части приехал автомобиль с вооруженными людьми, и началась перестрелка.
Стоя на площадке перед винтовой лестницей и утирая пот со лба, Сорокин гнал навязчивую мысль: «Что теперь со мною будет?» Вопрос был далеко не праздный — выстрелы слышались все чаще, гул толпы нарастал. «Может, бросить эти папки к чертовой матери да удрать, пока еще можно? — снова и снова спрашивал себя Илья Юрьевич, посматривая на узенькую лесенку, ведущую на пожарную каланчу. — Там наверху наверняка никого нет — пожарные еще засветло разбежались, а оттуда по крыше — в соседний дом… Я в штатском… Мало ли по улицам людей бродит… Надо только за одеждой вернуться».
Сорокин метнулся было по коридору в сторону того крыла здания, что окнами выходило на Офицерскую улицу, и тут понял, что с бегством он опоздал. Из гаража пожарной части раздался многоголосый победный клич, затрещали выстрелы, по железным ступеням спасительной лестницы затопали сапоги. Сорокин побежал по опустевшему коридору Сыскной части, в дежурной комнате схватил с вешалки свое пальто и шапку и снова выскочил в коридор. Выстрелы и крики слышались, казалось, со всех концов здания. Затравленно оглянувшись по сторонам, Илья Юрьевич в панике бросился в противоположный конец длинного коридора, тем самым отрезая самому себе путь к отступлению. Добежав до парадной лестницы, Сорокин, осознав, что он оказался в ловушке, взбежал на последний этаж и рванул дверь кладовки, где хранились улики; в этой комнате, среди шкафов и полок можно было хоть как-то спрятаться. На его счастье, дверь оказалась незапертой.
Внутри кладовой горел свет, и кто-то возился среди стеллажей. У одного из шкафов Илья Юрьевич увидел чью-то спину в потертом пальто с барашковым воротником. Застигнутый врасплох человек резко обернулся, и в его руках блеснул золотым блеском металлический портсигар.
Копавшегося в шкафах кладовой Сорокин сразу же узнал, несмотря на пышные черные усы, свисавшие с верхней губы вниз, перпендикулярно линии рта.
— Господин Борштейн?! — воскликнул Илья Юрьевич. — Как вы здесь?.. Что вы здесь делаете?
— Это вы? — Натан Лазаревич не поверил своим глазам. — Вот уж действительно чудесное совпадение… Не иначе как сам бог вас сюда послал! — Борштейн рывком сорвал мешавшие ему накладные усы и со злостью отбросил их в сторону. — Где бумаги из портсигара?!
— Какой еще портсигар?! Какие бумаги?! Сейчас сюда ворвутся!.. Эти!.. — заголосил Сорокин. — Нам конец!
— Да знаю я, знаю, — посмотрев исподлобья на полицейского надзирателя, процедил Борштейн. — Это я их сюда привел…
— Что?.. — ничего не соображая от неожиданности и страха, пролепетал Сорокин. — Что происходит?..
— Где письмо?! — с угрозой в голосе спросил Борштейн. — Здесь, в портсигаре было письмо моего тестя! — Сорокин ничего не отвечал, мотая головой с вытаращенными от ужаса глазами. — Если вы не скажете прямо сейчас, куда девали письмо, я вас сам пристрелю! — Натан Лазаревич переложил портсигар в левую руку, а в правой — вдруг оказался револьвер. — Понятно
