собой ради королевы, страны, принципов. Все это одно и то же.
– Вы… – Я мотаю головой, просто не находя слов. – На самом деле все гораздо сложнее!
– Нет. Иногда верный вывод – самый простой, как бы люди ни пытались его усложнить, – с едва заметным раздражением отвечает Коделл. – Я вам очень сочувствую, как и любому в подобных обстоятельствах, но если человеческое существо, наделенное природой инстинктом самосохранения, решает себя уничтожить, это означает только одно – критическое нарушение биохимии нервной системы. И обязанность медицинского специалиста восстановить ее любым возможным способом. Вероятно, современная психиатрия и современное общество породили у вас ложные представления, однако до тех пор, пока меня не убедят в обратном, я буду спасать человека с суицидальным мышлением точно так же, как больного на операционном столе: сделаю все возможное, чтобы отказывающий орган вновь заработал, а мой пациент вернул бы себе здоровую, счастливую жизнь!
Я секунд пять смотрю на Коделл, поражаясь тому, насколько равнодушно она говорит, просто констатирует факты. Она не спорит, не пытается меня убедить, а лишь преподносит свое мнение как истину в последней инстанции. Мой взгляд устремляется сквозь огромное окно, через океанские просторы, к далеким холмам Уэльса.
– Поэтому вы и торчите тут, – бормочу я себе под нос. – Вдали от Большой земли, вдали от всех. Если бы вы работали в общественной медицинской организации, этот подход подвергся бы тщательной проверке, а вас признали бы опасной сумасшедшей.
В ответ Коделл лишь фыркает от смеха. Видно, что этот разговор ей вообще не интересен. Продолжать его доктор не обязана, как не обязана принимать мои обвинения близко к сердцу.
Она не спеша обдумывает ответ.
– Был такой врач, Игнац Земмельвейс, – начинает Коделл, – хирург, акушер. Он видел, что женщины умирают из-за родильной горячки. Это было в середине девятнадцатого века. Ради спасения рожениц и снижения риска заражения Земмельвейс представил врачебному сообществу новаторскую методику. Однако предложение отмели, а самого врача объявили безумцем и глупцом. У него случился нервный срыв, и коллеги отправили беднягу в психлечебницу, где тот в итоге и скончался. Знаете, в чем заключалась новаторская идея Земмельвейса?
Я молчу, а Коделл продолжает:
– Он предложил, чтобы врачи мыли руки хлорной водой перед осмотром каждого пациента. Понадобилось двадцать лет, чтобы медики признали: покойный Земмельвейс был абсолютно прав. Мой метод спас сотни жизней. Я не собираюсь умирать, ожидая официального разрешения, пока неповоротливое медицинское сообщество осознает мою правоту! И я не позволю умереть вам в ожидании действенного лекарства, которое я в силах применить!
– Лекарство от скорби, – с сарказмом повторяю я.
– Лекарство от скорби, – кивает Коделл, очевидно, находя это описание несколько упрощающим, но вполне верным.
Некоторое время я пытаюсь переварить услышанное. Пожалуй, я бы предпочел, чтобы доктором двигали лишь жестокость и стремление к наживе. Будь Коделл жадной, она бы меня отпустила с острова за деньги. Увы, я в плену у человека, который свято верит, что действует мне на благо. Который искренне обо мне заботится.
Скорбь как аддикция. Моя любовь к жене – не более чем сбой в передаче нервного импульса. Тяжелейший этап в моей жизни – просто дисфункция организма. Любая моя попытка спорить будет воспринята как отрицание, характерное для страдающего от зависимости. Любую попытку сбежать, вернуться в нашу квартиру, к твоим фотографиям, твоим песням, доктор Коделл воспримет как рецидив, возврат к разрушительному обсессивно-компульсивному циклу[23], который ее и наняли разорвать.
– Я не желаю принимать ваше лекарство, – заявляю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Вы не можете меня удерживать.
– Вы подписали договор.
– Договор не дает вам право удерживать человека против его воли!
– Это и так, и не так, – отвечает Коделл. – Настоящим договором вы уполномочили Институт Коделл оказывать вам профессиональную психологическую помощь. В соответствии с Законом о психическом здоровье, если я считаю, что вам необходимо находиться здесь ради вашего же здоровья и безопасности, то могу удерживать вас от четырех недель вплоть до максимального срока в полгода. Конечно, есть дополнительные условия, второе мнение[24] и тому подобное, но это все решаемо.
– А как… – запинаюсь я, остро чувствуя свою беспомощность. – Меня… меня четвертого числа ждут на работе. Моя мать – руководитель международной компании. За лечение платит она. Вы не думаете, что мама заметит мое отсутствие? И потребует объяснений?
Вместо ответа Коделл несколько раз кликает мышкой, разворачивает ноутбук экраном ко мне и жмет на клавишу, запуская воспроизведение аудиофайла:
«– Дилайла, вы в порядке?
– Я… доктор Коделл…
– Дилайла, что случилось?
– Мы… мы все проверили… о боже, извините. Извините, просто…
– Не волнуйтесь.
– Я съездила в квартиру, как вы и советовали, посмотрела в старых местах… и…
– Вы что-то нашли?
– Таблетки! Те же таблетки! Что у него на уме? Я… я не знаю, что делать. Я не знаю, что делать!
– Дилайла, все в порядке. Пожалуйста, не переживайте. Артур в безопасности, с ним все хорошо. Это было ожидаемо…»
Коделл останавливает файл.
– Вы снова начали скупать таблетки, Артур. И копить их, – говорит она. – Вы не просто раздумывали над второй попыткой. Вы к ней планомерно готовились. То же самое поведение, даже таблетки хранили в том же ящике на кухне.
Я стою как громом пораженный. У меня нет слов, я совершенно не готов к такому повороту. Никто не должен был узнать о таблетках. Я не говорил о них ни единой душе. В некотором роде даже тебе. Это был всего лишь способ справиться. Вот и все. Когда меня совсем прижимало, я покупал упаковку и клал в ящик на кухне. То, что у меня имелся запасной выход, помогало преодолеть боль. Мне и в голову не приходило, что там уже целая гора таблеток.
Наконец я обретаю дар речи и дрожащим голосом произношу запоздалые слова:
– Вы могли найти их, только если проникли в мою квартиру. Нельзя использовать доказательства, добытые незаконным путем, чтобы…
– Таблетки обнаружила ваша матушка, которой вы дали ключ от своей квартиры. Я всего лишь порекомендовала провести проверку вашего психологического состояния, и она последовала моему совету. – Выкладывая один козырь за другим, Коделл продолжает: – С учетом вскрывшихся фактов я вправе удерживать вас здесь столько, сколько посчитаю нужным, чтобы лично контролировать процесс выздоровления.
Я беспомощно открываю и закрываю рот. Доктор Коделл вывернула закон о принудительной госпитализации в свою пользу, уговорила маму дать безоговорочное согласие на мое лечение и заперла меня в золотой клетке до того, как я сообразил, что оказался в ловушке. И что
