дороги, — сказал он, оглядывая пустынные окрестности.
— Люблю уединение, — солгала я. Но мне действительно нравилось жить в своей крепости, единственный способ расслабиться ночью. Вернее раньше был таким. Казалось, больше не помогает. Главным образом потому, что я не могу избавиться от ощущения, что надвигается что-то плохое и злое.
Снова. Боже, пожалуйста, не дай мне закончить, как моя мать. Я, конечно, любила её, больше всего на свете, но не смогла спасти. Никто не смог.
Двадцать минут спустя мы свернули на грунтовую дорогу и остановились у моего забора.
— Что ж это определённо… уединённое место, — сказал он, рассматривая открытую пустыню, окружённую скалистыми холмами. Затем заметил колючую проволоку по забору. — Издержки профессии?
— Я живу одна, и здесь много животных. — Он раскусил меня и моё безумие.
Выйдя из машины, я сняла толстую цепь, удерживающую ворота вместе.
— Должно быть, животные очень большие, — крикнул он в окно, когда я распахнула ворота.
— Огромные!
Он ухмыльнулся, зная о том, что я лгу, а затем въехал и ждал, пока я закрою за ним ворота. Когда возвращалась к машине, меня охватил холодок. Дерьмо. Развернувшись на пятках, посмотрела через ворота на один из холмов вдалеке. Кто-то или что-то наблюдал. Я это чувствовала.
— Шарлотта?
Повернув голову, я увидела Томмазо, стоявшего у открытой дверцы машины и с беспокойством смотревшего на меня.
— А-а-а… всё нормально. Показалось, что… неважно, — произнесла я, направляясь к машине и сев в неё.
Он устроился обратно на водительское сиденье.
— Что ты видела, Шарлотта?
— Это один из твоих десяти вопросов?
— А должен быть?
Я не хочу говорить правду о том, почему он, на самом деле, здесь. Но другая часть меня чувствовала, что он может понять. На самом деле, я хотела, чтобы он помог. Два моих лучших друга, Майк и Сьюзен, несколько лет назад переехали в Сан-Диего, чтобы открыть веганское кафе. Мы по-прежнему общались, хотя бы раз в месяц, но даже тогда я не рассказывала, что со мной случилось. Только мама знала, и иногда мне кажется, что это стало её окончательной душевной потерей — она не могла защитить меня.
— Может быть, — ответила я, чувствуя себя неловко.
Всё в Томмазо заставляло меня чувствовать себя порочной и непохожей на себя. Возможно, это и хорошо.
— Тогда я внесу его в список.
Он закрыл дверь, нажал на газ, и мы продолжили путь по грунтовой дороге к моему дому.
***
— Думаю, мне нужно сменить профессию, — произнёс Томмазо, когда мы вошли в двухэтажный дом в стиле модерн с гладкими полами из цемента, острыми углами и каменным фасадом на втором этаже, скрывающим стальные вставки жалюзи.
— А кем ты работаешь?.. — спросила я, занося клюшки для гольфа, которые решила забрать с собой, и поставив их у стены рядом с входной дверью.
— Немного тем, немного этим, — небрежно ответил он, стоя в дверном проёме, укреплённом сталью, осматривая фойе и гостиную справа, плитку цвета известняка, несколько комнатных пальм и два мягких бежевых дивана, стоящих перед очень большим камином из стеклянного кирпича. Ладно, значит, он не собирается отвечать. Видимо это что-то интересное, догадалась я. В Томмазо есть что-то такое, что похоже на образ инвестора или Джеймс Бонда… Баффи, Истребительница вампиров. Странно. Какого чёрта это пришло мне в голову? — Здесь красиво.
Он шагнул дальше, и, закрыв входную дверь, я заперла её на тяжёлый засов.
— Я унаследовала деньги после смерти матери. Она была финансовым аналитиком и хорошо инвестировала. — С этими деньгами я превратила дом в современную крепость.
— Почему так темно? — он спросил.
— О. Прости. — Пройдя в гостиную, я нажала кнопку на стене. Звук работающих моторов заполнил комнату, и зажегся свет. — Защитные жалюзи, — добавила я, неловко улыбнувшись.
Томмазо выгнул бровь, а затем вошёл в гостиную, чтобы лучше рассмотреть.
— Очень похоже на апокалиптический бункер, о чём я хотел бы спросить, но не хочу тратить один из десяти вопросов.
Я ткнула в него указательным пальцем.
— Верное решение.
Уперев руки в бёдра, он развернулся, осматриваясь. Не так уж и много. В другой стороне гостиной находился открытый дверной проём, ведущий в небольшую столовую с потолочным окном в стальной раме над обеденным столом из цельного гранита. На другой стороне этой комнаты располагалась кухня с каменными столешницами, бытовая техника коммерческого класса. Простая. Крепкая. Чистая. Наверху так же стерильно, мне нравится простота. Так не похоже на мою жизнь.
— Мне нравятся картины, — сказал Томмазо. — Напоминает Неаполь, мой дом.
На стене рядом с камином висели единственные две вещи в доме, на самом деле не принадлежащие стерильному стилю оформления. Большие картины с изображением итальянского пригорода, приобретённые в галерее Сан-Диего, когда навещала друзей Майка и Сьюзен. Я знаю Майка, сколько себя помню, он мой лучший друг из детского сада. Со Сьюзен познакомилась в старших классах, мы работали официантками в местном кафе. По иронии судьбы, они стали моими лучшими друзьями, но мы никогда не тусовались вместе. Даже в школе. Однажды Майк пригласил меня на вечеринку, и я привела с собой Сьюзен. С тех пор они были неразлучны и воспитывают двоих детей.
Что касается картин, понятия не имею, что побудило их купить, не увлекаюсь искусством, но не смогла устоять. Меня тянуло к ним, будто я знала, что когда-нибудь попаду в это место. Да, я уже начала сомневаться, отправлюсь ли с этим мужчиной.
— Так вот откуда у тебя акцент, — сказала я. — А я всё гадала.
— Из маленькой деревни недалеко от Неаполя, моя семья умерла.
Не уверена, что правильно поняла.
— Ты имеешь в виду своих родителей?
Он медленно повернулся, осматривая потолок и окна, будто запоминая их расположение.
— Нет. Моя семья, братья, сестры, их дети… все до единого.
Он сказал это так небрежно, и я подумала, не ослышалась ли.
