покончить и избавиться от этой мании.
Один раз. Возможно, этого будет достаточно.
Я мог бы отвести Анаис в свою комнату, но солгал бы, если сказал, что сейчас меня наполняют романтические намерения, а мне не хочется, чтобы Брейден увидел мои странные идеи.
Я не ищу примирения. Черт, нет, я ищу не их!
Анаис молча идет за мной к раздевалке. Там сейчас пусто, поскольку тренировки закончились несколько часов назад.
Прижимаю ее к стене. Не хочу быть аккуратным, не хочу давать возможность ускользнуть, не хочу быть ласковым. Напористо целую ее, пока открываю дверь в раздевалку, а затем мы проскальзываем внутрь.
Анаис тяжело дышит, из-за бега и желания. И потому что хочет меня.
Она снова хочет меня, и я ощущаю себя чертовым богом. Улавливаю стремление снова заполучить меня, впитываю его будто мазь и на минуту останавливаюсь, чтобы посмотреть на нее. Щеки Анаис порозовели, губы влажные, глаза блестят. Грудь поднимается и опускается от яростного дыхания, и когда присматриваюсь к пульсирующей жилке на шее, вижу ее волнение. То же самое, что испытываю я.
– Отринь боль, Анаис, потому что назад дороги нет.
Она отрицательно качает головой, и я кладу ей руку на бедро, зажимая.
– Сегодня вечером обещаний не будет.
Ни сегодня, ни когда-либо потом.
Но вместо этих слов лгу, потому что если она попытается уйти, когда я на грани от того, чтобы сойти с ума от предвкушения, что снова овладею ее телом, могу опуститься вплоть до мольбы.
12
Анаис
Жизнь играет с сердцем в карты и всегда блефует.
Дез прижимает меня к стене и томно дышит мне в ухо. Я этого и хотела: снова увидеть его во власти нашей любви.
В моей власти.
Поддавшегося и наконец-то свободного от того, что нас разделило, однако это – не мой Дез. Не тот парень, который пытался позаботиться обо мне. Не тот человек, которого разглядела за проблемами и воспоминаниями о тревожном прошлом. Однако готова взять то, что он способен дать, пусть это и означает, что придется иметь дело с его фальшивой версией.
При виде самодовольного и наглого лица стоило бы броситься наутек, но веду себя как попрошайка, которая клянчит любую кроху.
– Не надо обещаний, если ты не готов их давать.
– Думал, что ты это уже поняла, Анаис.
Он не называет меня ни «Нектаринкой», ни «малышкой». Цедит мое имя сквозь зубы, с отвращением.
Неподвижно стою, а его рот снова яростно припадает к моим губам, царапая щетиной, кусая с напором.
– Не зови ее «малышкой».
Сколько боли почувствовала в момент, когда услышала, как он называет Виолет!
Пытаюсь замедлить его попытки овладеть мною и кладу ему руку на грудь, но не для того, чтобы оттеснить.
– Спокойнее. Я – твоя, если будешь любить меня.
Жест распаляет его злость, которая обжигает.
– Никаких обещаний, Анаис. Никаких гребаных требований.
– Почему?
– Потому что ты снова режешь себя. Потому что в тебе столько черных дыр, что даже не понимаешь, когда скидываешь в них людей.
– Это не так. Продолжать винить в случившемся только меня нечестно, Дез.
– Какого хре… Ты считаешь, что я виню только тебя в той аварии?
Дезмонд выглядит опешившим.
Я не киваю. И так ясно, что ранила его.
– Я распял себя мгновение спустя, как узнал о смерти Зака, Анаис. Проклятие, да я не возненавидел тебя! Только себя и того человека, которым стал вместе с тобой.
– О, Дез!
– Я возненавидел твою семью, Брайана, наши нездоровые отношения. Но не тебя. Никогда, – шепчет он. – Я ненавидел нас. Тех, кем были.
Его язык, каждый выпад в мои губы – наказание. Его стоны – удовольствие, словно одновременно перемешанное со страданием.
Сдаюсь.
Если это – единственный способ, который есть, чтобы приблизиться к нему, готова к этому и дам ему воспользоваться мною. Потому что это то, что Дез делает: хочет наказать себя. Хочет снова вытащить на поверхность красоту, чтобы торжественно похоронить ее. Насытиться нами, как в минувшие дни, когда мы, пусть и не сумев это сделать, любили друг друга.
Беззвучные слезы стекают по щекам, пока мы проживаем болезненное воспоминание, и его тело прижимается к моему. Облупленная стена царапает спину, и сдавленный возглас от боли слетает с губ.
Дез не останавливается, потому что знает, что принимаю мучение как благословение.
– Этого ты хочешь?
– Да.
Болью лечу боль.
Это по-прежнему так. В этом не поменялась, и Дез это знает. Об этом ему сказали рубцы на запястьях, но мне хотелось, чтобы он увидел решительность преодолеть все препятствия и бороться за нас и поверил в меня. Чтобы помог выбраться из этого туннеля, в котором закрылась. Вырваться из порочного круга.
Больше не захочу резать себя, если он вернется и будет снова любить меня, но не могу сказать ему об этом, потому что слова покажутся ему шантажом. И, быть может, они и есть шантаж.
– Проклятие! – выругался Дез, пытаясь отдалиться, но его глаза горят, пока он пробегает взглядом по моему дрожащему телу.
– Попроси меня остановиться, – умоляет он с ненавистью в голосе.
Так странно слышать, с какими усилиями пытается отказаться от меня. И так больно.
– Я не попрошу тебя об этом. Умоляю, Дез, дай мне возможность. Я люблю тебя.
Он делает вдох ртом и обхватывает руками мое лицо, крепко держа его ладонями.
– Не говори об этом. Они настолько сильно приучили тебя думать о любви как о слабости, которую ты неспособна испытать, Анаис. Ты даже не понимаешь этого.
– Что?
– Это так. Для тебя любовь не что иное, как цель. Тебе нужно быть любимой, чтобы наполнить до краев пустоты, которые вырыла внутри себя. У тебя нет нужды во мне. Тебе не нужен именно я. Тебе подойдет… любой.
Его слова ядовиты. Они обжигают кожу и сердце. Кажется абсурдным, что он произносит их почти с нежностью.
– Тебе бы подошел любой. Ты хочешь лепить партнера под себя, до тех пор, пока он будет безропотно это принимать. Тебе достаточно, чтобы партнер любил тебя и без лишних вопросов вознес на пьедестал, а сам износился бы под гнетом твоих проблем. Я не тот, кто тебе нужен, и знаешь почему? – Дез тяжело дышит в мои губы. – Потому что я сам полон черных дыр, но никогда не использовал любовь к тебе, чтобы заполнить их. Я нуждался в тебе словно в свежем воздухе и вознес тебя на проклятый пьедестал, но мне хотелось вылечить тебя. Давать и
