– Охальник. Зачем пришел? Чего тебе надо?
– Если расскажу чего надо, не откажешь? – и засмеялся да отрадно так, тепло, как и сам от себя не ждал.
Потом и вовсе изумился, когда вслед за ним и Владка захохотала:
– Бесстыдник ты, Глеб Чермный, – прихватила оберег и повесила на опояску. – Надо бы злиться на тебя, а не могу. Глеб, ты не ходи сюда, ни к чему. Мужатая я, – с теми словами взяла ведро и пошла к хоромам.
Глеб смотрел, как идет плавно, как рубаха льнет к телу тугому, как ступают мягко ножки в красных сапогах:
– Без тебя знаю, что мужатая. Слышишь, ведунья, дала бы травки, чтоб о тебе не думалось. Сотвори волшбу какую нето, чтоб от себя отворотить. Самому не весело топтаться опричь твоего дома, ждать, когда выйдешь. На кой леший понесло тебя в Новоград той же дорогой, что и меня? – пнул в сердцах пыль дорожную сапогом.
Влада обернулась и глянула, словно обожгла: во взгляде огонек мелькнул едва заметный:
– Краса моя глаза тебе застит, Глеб. Себя не мучай и меня не тревожь. Забудь и ступай с миром.
– Если б только краса, я бы и не лез. Тут иное, Влада… – подался к ней, но себя остановил. – Красивых много, а таких, как ты не видал. Не встречал, не довелось. Свет в тебе чудной, манкий. Неулыба ты, не говорливая, но чую, много в тебе всякого. С того и любопытство гложет, и тревога смутная, и отрада непонятная. Гордая ты, смотришь строго, а иной раз девчонка девчонкой. Все тебе интересно, глядишь, как дитё на свистульки расписные. Чуда ждешь или иного чего? Об одном жалею, что не сыскал тебя раньше Нежаты.
Она слушала молча, слов ответных не кидала, но румянцем цвела, что яблоня по весне. Тем волновала и к себе манила.
– Ступай, Влада, иначе наново сунусь и прощения просить не стану. Уразумела? Ступай, кому сказал, – гнать-то гнал, но и отпускать не хотел.
– Красиво говоришь, Глеб, – голову склонила к плечу. – А кто Беляну за себя звал, не ты? Болтун и враль.
– Вон как? Обиделась, что не тебя звал? – обрадовался чего-то. – Влада, ты стерегись, почую, что ворохнулась ко мне, умыкну.
Она и рассердилась, топнула ногой:
– Век ждать станешь и не дождешься, – повернулась и пошла.
Глеб удерживать не стал, почуял, что не время. Но улыбался шире некуда, и все потому, что видел и взор ее теплый, и румянец жаркий.
– Ладно, ведунья, еще посмотрим, – прошептал сам себе и пошагал от стогны, зная твёрдо, что с пути не свернет и умысел свой явью сделает.
Глава 16– Что, разлучница, прячешься?
Ехидный голос Беляны напугал Владку едва не до крика! Дверь прихлопнула и прислонилась к ней спиной, будто прятала чего.
– Гляньте, – подступала рыжая, – женишка чужого уводит, бесстыдница. Глеб-то мне сулился, а ты сманиваешь.
Стояла Белянка – руки в бока – брови супила, а на губах уж и улыбка расцветала шутейная.
– Тьфу, напугала, – Владка принялась опояску поправлять. – Ты стережешь меня? Почто? Божетех звал?
– А чего стеречь-то? Ты вон и не прячешься. Прямо у колодезя с чужим милуешься. Ой, Владка, гляди, умыкнет тебя Волк Лютый, уволочет в свое логово, – потешалась рыжуха. – А ты, вижу, и не противишься. Да говори ты, чего он приходил?
– Будет тебе, – двинулась по сеням. – Приходил за делом.
– Вона как, – хохотала Белянка, шла за Владкой. – А чего, хорошее дело. Я бы тоже сходила за таким-то. Почеломкаться, да пообжиматься. Глеб – видный, богатый. А что изверг, так может, и к лучшему. Станешь большухой в дому и никто тебе не указ. Ни мамки, ни бабки.
– Беляна, не целовала я его, и он не целовал, – Владка отворачивалась от подруги, прятала румянец. – Я ему отлуп дала, велела не ходить более.
Ведунья на лавку уселась, принялась бестолково перебирать обереги на опояске, потом и вовсе потянулась косу править, позабыв, что не плела.
– Ну-у-у-у, так уж и отлуп? А чего ж подглядывала за ним в щелку? Никак, ждала, чтоб ушел поскорее? А щеки-то краснеют от злобы, а глаза-то блестят от обиды, – потешалась рыжая, веселилась, подначивала.
Владка не стерпела, вскочила с лавки и грозно глянула, бровь изогнула, а потом не сдержалась и прыснула, да весело, легко, будто птичка защебетала. Белянка вторила ей громким хохотом. А с того в малой гридне просветлело, будто прошелся по хоромцам ветерок свежий.
– Ой, уморила, – Белянка утерла слезы рукавом. – Да будет тебе серчать-то. Я и сама баба, разумею, что без ласки тоскливо. Тут к кому угодно прислонишься, чтоб пригрел, да понежил. Владка, Макошью клянусь, никому не скажу, – и снова в смех ударилась.
– Ну тебя, глупая, – Влада улыбалась широко, удивляясь отраде легкой и светлой. – Не нужен он мне, мужатая я. Только вот…
– Что? – рыжуха подобралась поближе, в глаза заглядывала. – Что вот-то?
– Говорил он чудно, – Влада будто сама с собой беседу вела. – Глаза огнем горят, а речи жаркие и от сердца. Поверила ему. Сама дивлюсь. Я и поверила… Когда такое было-то, Белянка?
– А чего ж не поверить, коли хочется? – вздохнула рыжая, провела руками по груди, по животу, изогнулась кошкой. – Вот ведь знаешь наперед, на что парень сманивает, а все равно ухи подставляешь, чтоб напихал туда слов отрадных. Все бабьи беды через их окаянный язык. Владка, раньше думала, что везучая ты. И краса при тебе, и дар. А теперь гляжу, нелегкое это бремя. Вот прилипнет такой Волк Лютый, и как отмахаться? Ни коромыслом его отходить, ни увещевать. Сильный дюже, гордый, да и власти под завязочку. Как такому перечить? Тут только два пути – убежать иль полюбить.
Владка и замерла. Вмиг припомнила слова Божетеха, что застряла она, невезучая, меж любви и власти. И с того все беды и горести.
– Белянушка, на любую власть другая найдется. Посильнее да позубастее.
– Употеешь искамши. Много ты нашла, когда по мужу слезы лила две зимы? Что смотришь? Не ты ли тут рыдала, говорила, что дышать не можешь? В Новоград потащилась, не убоялась одна по лесу да Волку в пасть. Нет управы на любовь, подруженька. С того и страшно. Полюбит тебя вот такой Чермный, из-под земли достанет, к себе опояской привяжет, но не упустит. Я теперь только и поняла, что краса твоя – наказание, а не отрада.
– Чего ж сразу краса? – задумалась ведунья и крепенько. – Глеб иное говорил…
– Что? – рыжуха глаза пучила, любопытничала.
– Ничего, – опомнилась Влада, умолкла.
Белянка еще долгонько выпытывала, но так ничего и не узнала, а потому и осердилась, и принялась ворчать. Ничего не добившись, выскочила в сени, да как назло, напоролась на Божетеха. Тот не смолчал, подначил, а Белянка ответила. И такое началось, что Владка от смеха едва живот не надорвала.
Потом уж заботы навалились: дом прибрать, себя обиходить. Руки заняла делами, а думкам волю дала. А те, заполошные, метались – не ухватишь. Влада долго беседу вела сама с собой. Все рядила, что ж сильнее – власть иль любовь. Разумела только то, что обе невечные: одну утратить легче лёгкого, а другая сама кончается через время. А как поняла, так и заплакала, заскулила, что щеня неразумный. О Нежате горевала, скучала по мужу, цеплялась за любовь свою, отпускать не хотела.
