ее лицо.
– Вы готовы идти?
Фрэнсин кивнула в ответ, вздохнув с облегчением оттого, что он не спросил ее, почему она стояла на коленях перед двумя надгробиями и плакала. Она бы не вынесла расспросов. Оцепенев от горя, о котором она и не подозревала, Фроэнсин пошла за Констейблом.
– Мне надо вернуться к работе, – сказал тот, когда они возвратились в сад. Он смущенно кашлянул и улыбнулся своим мыслям. – Я… Э-э… Я… Сегодня вечером вы будете дома?
Удивленная его вопросом, Фрэнсин кивнула.
– Я всегда дома.
– Вот и хорошо. Тогда до встречи. – И он пошел прочь.
Снова взявшись за ручки тачки, Фрэнсин покатила ее за дом. Здесь она остановилась и выглянула из-за угла, чтобы проверить, ушел ли Констейбл. Его уже не было видно.
Все еще чувствуя себя как выжатый лимон после своего эмоционального выплеска, она прибавила смущение к списку тех эмоций, которые предпочла бы не испытывать сейчас. Потому что Констейбл смущал ее, как никто и никогда.
Из леса неторопливо вышла корова Маккаби и ткнула ее в спину, выведя ее из задумчивости.
– Ты можешь подождать, – коротко бросила Фрэнсин и покатила тачку по саду в сопровождении простодушной Маккаби. Затем сложила опустевшие мешки в сарае, очистила тачку и прислонила ее к стене, не сознавая, что делает. И наконец покормила недовольно мычащую скотину.
Все еще погруженная в свои смятенные мысли, она вошла в дом. И остановилась в вестибюле. У нее опять возникло это чувство – ей стало не по себе. Дом не молчал – его стены гудели… Нет, не гудели, а тихо бормотали.
Фрэнсин приложила ухо к ближайшей стенной панели. Потемневшее от времени дерево было странно теплым. Она повернула голову и нахмурилась. Что это – неужели дом говорит с ней? Разумеется, она всегда чувствовала свое родство с этим домом, но понимала, что он неживой и что его настроения – это всего лишь… атмосфера, ведь говорящие дома – это из области психоза.
Бормотание передвинулось дальше по стене. Фрэнсин последовала за ним в сторону главной гостиной. И остановилась перед закрытой дверью, полная паутинного чувства страха перед чем-то ужасным, таящимся там. Здесь бормотание было громче, похожее на какой-то приглушенный яростный спор, хотя Фрэнсин не могла разобрать слова.
Она взялась за ручку двери и медленно повернула ее. Из-за двери пахнуло табачным дымом, застоявшимся и приторным.
С неистово колотящимся сердцем Фрэнсин отступила и прислонилась к противоположной стене, не сводя глаз с закрытой двери. Приглушенный спор превратился в чуть слышный шелест.
Чувствуя, что больше она этого не выдержит, Фрэнсин бросилась в тепло кухни. Она мысленно встряхнулась, но это не помогло ей сбросить гнетущее ощущение, неотступное, как тень. Скорее всего, это просто давала о себе знать устаревшая система отопления; Фрэнсин включала ее только тогда, когда у нее были постояльцы, ведь мазут был таким дорогим.
Лучший способ помешать своему бурлящему мозгу взорваться – это занять себя делом. Она поставила курицу в духовку и порезала несколько картошин. Затем вышла в огород, чтобы сорвать несколько поздних пастернаков и последние из побегов лука-порея. Замешкалась на пороге, затем медленно подошла к дубу.
– Бри, – тихо позвала она.
Ветки неистово качались под ветром, который поднялся вновь. Фрэнсин не могла сказать, там маленький призрак или нет.
– Я знаю, что с тобой произошло, – сказала она. – С тобой и Монтгомери. Я знаю, что мы сестры… Почему ты осталась? Почему не отправилась туда, куда уходят мертвые?
Дуб продолжал качаться; Бри не отвечала.
Фрэнсин прождала минуту, затем вздохнула и отнесла овощи на кухню, после чего принялась вымещать свою нервозность на луке-порее, нарезая его мелко-мелко и одновременно мысленно перебирая все то, что она узнала. Но и тогда, когда она наконец сунула пастернак к курице и положила порей в кастрюлю с кипящей водой, ее сознание ни на йоту не приблизилось к тому, чтобы понять, что к чему.
– Ужин готов? – спросила Мэдлин, войдя в кухню.
Фрэнсин повернулась.
– Почти, – резко ответила она и откашлялась. – Я думала, ты пошла погулять, – добавила она, надеясь, что ее лицо уже не выглядит таким заплаканным, как прежде.
– Да, я гуляла. Мне необходимо было выйти…
– В такую погоду?
Мэдлин пожала плечами.
– Это из-за дома. С тех пор как я приехала сюда, у меня такое гадкое чувство, будто он не хочет, чтобы я была здесь. – Она неловко улыбнулась, когда Фрэнсин скептически фыркнула. – Вот я и сходила в Хоксхед, чтобы посмотреть, изменилось там что-нибудь или нет. Ничего там не изменилось, все как обычно.
– А чего ты ожидала? Что мир поменяется тебе назло?
– Перемены еще никому не вредили. Тебе тоже не помешало бы кое-что в себе изменить, Фрэнни. И для начала притупить свой острый язык.
Пропустив эту колкость мимо ушей, Фрэнсин поставила чайник на конфорку, подождала, когда он закипит, затем налила две чашки чая, не спросив Мэдлин, хочет та чаю или нет.
Поставив чашку перед сестрой, которая села за стол, Фрэнсин уселась напротив нее. И сделала глубокий вдох.
– Я ходила на кладбище.
Мэдлин подняла брови.
– Ничего себе! Я удивлена, что ты послушала меня и пошла туда. Ты же всегда боялась кладбищ…
– Полно, я ничего не боюсь! – Фрэнсин сердито посмотрела на сестру. – Я видела их могилы, – сквозь зубы добавила она.
– Значит, теперь ты знаешь, что я говорила правду.
– Да, про гибель Бри и Монтгомери. – Она с усилием сглотнула, затем продолжила: – И сегодня утром я говорила с мисс Кэвендиш.
Мэдлин нахмурилась.
– Зачем?
– Она была самой близкой подругой мамы.
– Если не считать тебя.
Горечь в тоне сестры заставила Фрэнсин насторожиться.
– Ну… Думаю, да. Но я пытаюсь сказать тебе другое – мисс Си была здесь в тот вечер, когда Бри и Монтгомери утонули. И участвовала в поисках. – Она посмотрела в окно, где ветер трепал плющ на стенах вокруг двора. – Они утонули в колодце.
– Что? В нашем колодце? Вот в этом? – Мэдлин побледнела. – Я думала… Я думала, что они утонули в Эстуэйте.
– Почему ты так решила?
Мэдлин долго молчала, потом покачала головой.
– Наверное, потому, что, по словам мамы, там утонул отец.
– И ты сложила два и два и получила пять.
– Нет никакой нужды хамить, – огрызнулась Мэдлин.
С уст Фрэнсин было готово сорваться извинение, но она проглотила его, потому что была зла… Да, зла на Мэдлин. Если б та не вернулась домой, жизнь Фрэнсин так и продолжала бы идти своим чередом, течь размеренно, как ей нравится. Верно говорят, что неведение – благо; ей хотелось повернуть время вспять
