девушка насмешливо встречает мой убийственный взгляд.
Как же ей удалось меня одурачить?
— Но именно из-за пристрастия к «Пыли», ты был отправлен в реабилитационный центр? — я каменею, никто не знал о том, где я провел целый год. Для всех я путешествовал по Европе. Занимался дайвингом и загорал под куполом Австралии.
На самом деле, я пытался побороть панические атаки и чувство вины.
— Значит это правда? — я сам попался в свою ловушку.
Завтра мое перекошенное лицо будет красоваться на первых страницах. Возможно, меня пригласят на шоу Полонского, освещающего всякого рода дерьмовые ситуации.
— Не понимаю, о чем ты, — я прихожу в себя, мне даже удается говорить спокойно, — Не знаю, откуда вы берете все эти байки, но в них нет и доли правды. А теперь, если позволите, мне нужно отыскать свою невесту.
— Ты снял это? — задыхающимся голосом спрашивает оператора корреспондент, но я уже отхожу от журналистов, пусть готовят свой репортаж, мне всё равно.
Мои начищенные ботинки ступают по дорогому красному ковру не издавая ни единого звука. Незаметно, я кладу на язык еще один фиолетовый шарик, его сладковатый вкус заставляет меня сглатывать.
Мне нужно выпить. Срочно. И если я буду пить много и долго, может быть кошмары не вернутся. Возможно наркотик прогонит их и на этот раз.
Поклонившись, швейцар открывает мне дверь и я прохожу внутрь. От обилия красоты, собранной в одном месте, у меня начинается мигрень. Богато расшитые портьеры на окнах. Антиквариат, засунутый под стекло. Старинные произведения искусства, которыми нельзя пользоваться.
За всеми этими старыми вещами стоит банальный страх.
Страшно, когда не помнят. Страшно, когда начинают забывать. Теперь Стелле так же страшно. Я должен был быть сегодня с ней.
Трясу головой, прогоняя мысли о своей сестре и замечаю Эмму.
Она стоит в вестибюле, прямо возле лифта. Ее золотистые волосы волнами падают на спину. В длинном белоснежном платье с легкой переливающейся в свете хрустальных люстр, вуалью на плечах, Эмма напоминает мне снежную королеву.
Красивая и совершенная. Без изъян.
Мы составим идеальную пару лжецов.
Почувствовав мой взгляд, она поворачивается ко мне. Ее глаза сужаются, как у кошки, заметившей мышь и она стремительно подходит ко мне.
— Почему так долго? — Эмма продолжает очаровательно улыбаться входящим гостям и берет меня под руку, ее длинные пальцы смыкаются на моем рукаве стальной хваткой, — Мне пришлось в одиночестве встречать гостей, ты хоть понимаешь, как это унизительно? — Эмма ведет меня мимо лифта к парадной лестнице.
— Твой Кай был несколько занят.
Она хмурится и на ее лбу пролегает едва заметная складочка, но тут же исчезает.
— Кай?! — переспрашивает Эмма, буравя меня взглядом своих бледно-голубых глаз. — Ты что, пьян?
— Если только от любви, — хмыкаю я.
— Сколько ты выпил?
— Недостаточно.
Эмма шумно выдыхает, но ей хватает мозгов промолчать. Несколько минут мы идем молча.
— Я всё понять не могу, как ты могла согласиться на ритуал? — не выдержав, спрашиваю я.
— Все просто, — Эмма глядит на меня сверху вниз, — Мне до ужаса надоел белый цвет.
— Ты серьезно? — меня качает, будто я на палубе яхты, — Ты ведь дочь сенатора, какая разница, какая на тебе одежда.
— Белый меня бледнит, — в ее ответе звучит вызов, она ждет от меня реакции, но я не доставлю ей такого удовольствия.
— Прекрасно.
Мне срочно нужно выпить.
Я начинаю перепрыгивать через две ступени и Эмма вынуждена отпустить мою руку. Я стараясь поскорее добраться до джина со льдом. Если я и думал, что это ее замедлит, то зря. Ее гибкое тело двигается уверенно даже на высоких шпильках. Она поднимает подол своей длинной юбки, открывая соблазнительные чулки на тонких лодыжках.
— Не вздумай подходить к бару, — приказным тоном Эмма напоминает мне моего отца, — С тебя и так достаточно.
И тут я не выдерживаю, останавливаюсь, и прижимаю ее к стене. От неожиданности, Эмма охает. Я убираю ее руки за голову и смотрю прямо в глаза. Через витражные окна внутрь проходит электрический уличный свет, разрисовывая стену позади меня, отсветы падают на ее лицо.
— Ты мне пока еще не жена, — я нежно касаюсь пальцами ее шеи, где отчаянно бьется венка, напоминая трепыхание испуганной птицы, — Ты не знаешь, каким я могу быть, — я обвожу языком контур ее губ и глаза Эммы становятся больше, зрачки расширяются, закрывая собой голубую радужку, — Я могу быть жестоким, — перемещаюсь к ее уху, скрытому густой завесой золотистых волос, — Не хочу, чтобы ты узнала, насколько, — шепчу я, сжимая зубами ее мочку, и по телу Эммы проходит дрожь, — Но могу это устроить, — снова касаюсь ее виска, уха и возвращаюсь к губам. — Ты поняла меня? — она сглатывает и я борюсь с желанием почувствовать женское тело рядом с собой прямо сейчас и больше ни о чем не думать, — А теперь мне надо выпить, — я отстраняюсь от нее, намеренно не замечая, как Эмма вздрагивает.
— Будь добр, до первого танца, хотя бы продержись, — дрожащими руками, она поправляет складки на своем платье и поднимается на несколько пролетов вверх, чтобы быть выше меня, — Не хочу выглядеть посмешищем, — Эмма устремляет на меня прямой взгляд.
— Я постараюсь, но не могу ничего обещать, — делаю вид, что мне действительно жаль, — Надо было внимательнее читать мое досье, прежде чем выбирать меня в мужья, — не сдержавшись, едко добавляю я.
Эмма сжимает губы, ее тщательно накрашенное лицо искажает злость.
— И да, не забудь купить кимоно, оно тебе понадобится в самое ближайшее время, — я внимательно наблюдаю за ее реакцией и то, что я вижу, меня веселит.
— Ты совсем спятил?
— Может быть, — в качестве вишенки на торте станет наша ссылка в Японию.
— Пойдем, нас все уже заждались, — Эмма терпеливо ждет, пока я не поднимусь к ней и не подам руки.
Мы входим в зал, за сервированными столами начинают усаживаться гости. На роскошных скатертях блестит столовое серебро и фарфор. На сцене тихо играет пианист. Что-то заунывное, как на похоронах. Но единственное, что меня волнует
