любви москвичей к армянскому коньяку заняла у них еще минут десять. Потом Вардан отошел от окна, опустился на стул напротив гостя и осторожно положил обе руки на стол ладонями вниз. Было что-то пианистское, фокусническое в этом жесте.
Макс переместился за его кресло и скрестил руки на груди, весело подмигивая мне своими кошачьими глазами. Михаил, со своей стороны, тоже улыбнулся и, запустив руку под стол, достал черный кожаный портфель. Не знаю, что я приготовилась увидеть. Что-то страшное и удивительное одновременно. Оружие, наркотики, украденную египетскую мумию? А достал он несколько пусть и неожиданных, но вполне обыденных предметов. Вначале появился шейный платок в сине-серую сдержанную полоску (его он убрал обратно), затем бухгалтерский калькулятор, недорогой и некрасивый «Паркер» и стопка чистой бумаги.
Вардан сидел совершенно неподвижно. Даже когда несколько листов, выскользнувших из общей кучи, волна воздуха положила на его ладонь, он не шевельнулся.
– Ну что же, – сказал Михаил, – давайте посчитаем, мой дорогой.
Меня затошнило от выпитого коньяка и я как можно тише вышла из комнаты.
О чем они говорили, я узнала не сразу. Всю следующую неделю все было тихо и по-старому. В Оксфорде установилась удивительная погода. Ветер, ветер, дул без передышки днем и ночью, с пролива и с океана, кружился, бился, менял направление. Казалось, что выходишь в хлесткую бесснежную вьюгу. Макс сказал мне, что это особенное атмосферное явление, не слишком редкое, но все-таки не ежегодное. Его еще называют «ветер дураков». Считалось, что это самое сумасшедшее время в году.
И действительно, все уже которую неделю ходили смурные, ругались, визгливо хохотали и рыдали без повода, жалуясь на бессонницу и мигрени. Даже люди, гордящиеся своим здоровым образом жизни, со вздохом заглатывали кофе и успокоительные.
Макс нашел девушку и при первой возможности убегал к ней в Лондон. Влад и Яна ругались, Чингиз психовал, я готовилась к экзаменам, и прогулки по клубам шли своим чередом. Все бы казалось неизменным, если бы не нервный, взъерошенный Вардан.
Он на все пожимал плечами и не требовал от нас ничего, кроме тишины. У него болела голова.
А ветер дул, шелковистый, свежий, пахучий, с континента и с востока, встречался с влажным и колючим западным, с одинаковой легкостью продувавшим насквозь людей, живые изгороди и дома и разбрасывавшим по улицам микроскопические кристаллики соли.
По городу разлилось необыкновенное вдохновение. Облака неслись по небу как пушистые болиды, сталкиваясь и обгоняя друг друга. Зацветали первые цветы. Начало стремительно теплеть.
По мере того, как цифры градусника щелкали от нуля до пяти, а потом и до десяти, Вардан становился все молчаливее и раздражительнее.
На любые мои попытки завести разговор он только огрызался, а то и вовсе уходил. Наконец, мое терпение лопнуло. Я выбрала время, когда мы остались одни, и спросила напрямик:
– Что тебе сказал твой Михаил? Он же твой поставщик травы, да? Твой начальник?
Вардан замялся, прежде чем уже привычно отмахнуться.
– Да ничего такого, а что?
– Ой, ну вот только не свисти.
Он обреченно вздохнул.
– Михаил… очень вежливо попросил. Очень вежливо и настойчиво попросил помочь ему еще кое с чем.
Я сама не поняла, как угадала, о чем шла речь.
– Продавать что-то тяжелое? Героин? Откажись. Ты же уже отказывался.
Вардан молчал так долго, что я решила, что он решил меня не услышать. Наконец, слегка скривившись, он ответил.
– Не то что у меня есть выбор.
Я напряглась. Задумчивость и непривычная раздражительность Вардана нравилась мне все меньше.
– Почему? – Осторожно спросила я.
– Потому что.
Снова затянулась тягостная пауза. Вардан слегка покачивал ногой, склонив голову набок. Его взгляд сосредоточенно шарил по пустой стене.
– Потому что ему невыгодно иметь в одном городе двух людей. Двое на городок вроде Оксфорда – это излишество. Больше забот, больше рисков.
– То есть сейчас на него работаешь ты и кто-то еще, кто продает героин и тому подобное?
Вардан утвердительно прикрыл глаза.
– А если ты откажешься? – Продолжала допытываться я, – Что будет?
– Ничего хорошего. Он найдет кого-то еще, кто будет не против заниматься и травой и тяжелыми штуками.
– И ты останешься без работы?
– И я окажусь в оппозиции.
– Это плохо?
– Очень.
Вардан поджал ноги и закурил сигарету.
– И что теперь делать? – решилась я на еще один глупый вопрос.
– Ничего. Соглашаться и надеяться, что пронесет.
– А в чем, по сути, разница, что продавать?
– В тюремном сроке, дура.
Я замолчала.
– И еще много в чем. В людях, например. Траву кто дует? А экстази? А кокос? Маменькины сыночки, богатые, умные, счастливые, кому не нужны проблемы, а нужно расслабиться перед контрольной. А кто торчит, ты вообще себе представляешь?
– Слабо, – честно ответила я.
– Люди, которым уже на все насрать. Они убьют тебя и глазом не моргнут. Или стукнут полиции, просто чтобы от тебя избавиться, если им что-то не понравится, или откажутся платить, или… – он махнул рукой, – Люди, с которыми я абсолютно, абсолютно не горю желанием общаться. Денег с них считай нет, а вот геморроя…
– И к тому же, – неожиданно растерянно добавил Вардан, – Это гадко. Просто по-человечески гадко.
– Так уезжай? Переезжай в другой город, начинай все сначала.
– Все сначала? – Саркастически переспросил он, – Так будет все то же самое.
Он тяжело встал, потушил истлевший окурок и пробормотал, обращаясь, видимо, больше к себе самому, чем ко мне:
– Ладно. Посмотрим, что будет. Посмотрим.
С тех пор все начало постепенно, но неумолимо меняться. Сначала перемены почти никому не были заметны. Влад напряженно созванивался с Саймоном, Макс хохотал, Яна уединялась со всеми встречными и поперечными. Постепенно, однако, на кухне стали появляться странные, нервные люди. Вместо привычного запаха еды, табака и мыла, в коридоре чувствовалась гнилостная вонь грязной одежды и человеческих испражнений. Кое-кто из самых брезгливых перестал захаживать к Вардану, стараясь встречаться с нами на нейтральной территории, в клубах, пабах и на улице. Это было неудобно, непрактично, и попросту опасно. Влад ворчал.
С кухни исчезла плошка с ключами, пепельницы и стаканы. Потом Макс и Вардан перетащили остатки того, что можно было вынести и украсть, к Вардану в комнату. Как-то вечером мы обнаружили там незнакомую грязную женщину с мутными глазами. Она лежала на полу, спрятав лицо в ладони, и тихонько выла. Вардан стал строже следить за тем, чтобы запирать свою дверь.
Тяжелее всех приходилось Максу. Ему никак не удавалось подружиться с пришельцами, и он, привыкший к веселью и гулянкам, чувствовал себя не в своей тарелке. Впрочем, мы все чувствовали себя не в своей тарелке. Большинство
