ли стало так важно подойти, обнять, утешить? Мостки скрипнули под его весом, и ведьма резко развернулась. Очи ее пылали желтым пламенем.
Рьян неловко остановился и почесал в затылке.
– Ты что это? – глупо спросил он.
Знал он, что обыкновенно следует за такой вот картиной. Сейчас заплачет, закричит, начнет обвинять во всех грехах разом, реальных и надуманных. Но, против ожидания, Йага спокойно спросила:
– А ты что?
И только огонь в глазах бушевал так, что молодец кожей его ощущал.
– Ты побежала. Испугалась чего?
– Может, и так.
Она стиснула кулаки, напряглась всем телом. И вместо того чтобы уйти да развлечься с тремя молодыми девками, Рьян двинулся к ней. Не дошел одного локтя и сказал:
– Я не знал.
– Что у девок под рубахой бывает? Решил проверить?
– Не знал, что меня попросят… детей им настрогать.
Ведьма стояла ровно, не позволяя плечам опуститься, и только богам известно, каких усилий ей то стоило.
– А что, дети – дело хорошее. Медувинчанам взаправду свежая кровь не помешает. Да и ты, как я погляжу, не против был.
– Был. Только…
Да что он, в самом деле, оправдывается?! Ровно без жены женатый! Ничем он лесной ведьме больше не обязан, а что она его приворожила, так никто не заставлял!
А она сделала шаг к нему. Подняла голову, испытующе глянула в глаза.
– Только… что?
Во рту у Рьяна пересохло.
– Только не с ними, – хрипло прошептал он.
Загорелая ладонь легла на его грудь. Вдвоем они стояли посреди тумана. Нет, посреди целого мира! Непроглядная пелена вокруг, тихая река, холодная промозглая осень, а у него кровь – чистый пламень!
– Почему?
Рьян не знал, что ответить. Почему лесная ведьма не шла у него из головы? Почему красивые бабы становятся безобразны с нею рядом? Почему хочется, как тот медведь, лечь у ее ног и вечно вдыхать пряный запах тела?!
– Потому что ты меня приворожила.
Ведьма челюсть уронила.
– Что сделала?
– Приворожила!
Хотелось оттолкнуть, а то и ударить, но вместо того Рьян крепко сжал ее талию.
– Ты приворожила меня, ведьма проклятая! Не могу думать ни о чем, сна лишился! Ты, ты виновата! Ненавижу! На костре бы тебя сжег, на части разрубил и закопал в разных частях света! Своими руками бы утопил…
Многое еще хотелось ему сделать. Порвать, сожрать, кровь выпить. Но вместо того он жадно поцеловал ее, и Йага не попыталась отстраниться. Когда же он оторвался от горячих губ, тихо сказала:
– Не привораживала. Сам виноват.
– Врешь. Ненавижу вас. Все проклятое колдовство. Тебя ненавижу. – И, против сказанного, впился губами в девичью шею и вдыхал, вдыхал, вдыхал… – Одни беды от вас…
– Не мы людей во славу богов убиваем.
– Зато путников в чащу заманиваете. Скольких мертвянки задрали? Скольких утопил тот же речной страж?
– Волка, что зайца от голода съел, ты тоже винишь? Что ж ему, от сути своей, по рождению данной, отказаться?
Она уперлась в его грудь, но Рьян не разомкнул объятий. Только сильнее прижал. Пощекотал дыханием кожу возле ключицы.
– Вот и ты тоже.
– Я тебе обиды не чинила.
– Нет. Ты хуже сделала. Той, что меня прокляла, я уже не доверял. А тебе… Ты заставила меня обратиться.
Ведьма прильнула к его плечу и со всей силы укусила. Рьян зашипел, наглаживая больное место.
– За что?!
– А ты меня за что винишь?! Волк виновен, что он волк? Я виновна, что частью леса уродилась? Я не чинила тебе обиды! Так за что?..
– За что? – Он поймал ее за подбородок и заставил вглядеться в колдовской шрам. – Видишь? Видишь? Смотри! Пятно все больше. С каждым оборотом, каждый раз, когда проклятье берет верх, оно растет!
Пятно и верно занимало уже не щеку от глаза до подбородка, оно теперь закрывало всю половину лица. От середины лба и почти до шеи – сплошь уродливый ожог, малость схожий формой с ладонью.
– И что с того?
– Сама не понимаешь?!
От его взгляда кто угодно втянул бы голову в плечи. Кто угодно, но не Йага. Эта выстояла, как так и надо.
– А ты скажи, я и пойму. Мысли читать не обучена.
– Это ты так говоришь. На деле кто знает, – фыркнул Рьян. – Ты думала, мое проклятье – в зверя обращаться?! Тоже мне беда! И похуже видали. Мое проклятье – не обращаться в зверя, а становиться им. Его разум… или безумие… оно сильнее. Оно застилает меня, топит в темноте. Медведь становится главным, а я себя забываю.
Он сжал ее плечи и встряхнул, чтоб лучше дошло. Но ведьма и тут не ужаснулась.
– С каждым оборотом меня все меньше! – горько крикнул он. – Еще раз, другой – и меня вообще не останется! Я превращусь в зверя!
Она погладила его по щеке, по красному колдовскому ожогу.
– Тебя не становится меньше. Ты становишься собой, настоящим. Смелым и сильным. Тем, кто не боится ни врагов, ни… себя самого. Потому я так нравлюсь медведю. Потому он верит мне. Где-то в глубине души ты ведь тоже…
– Это неважно. Проклятье становится больше, а я… От меня скоро ничего не останется.
Йага обвела пальцем границу ожога. Та извивалась змеей, норовила то уползти, то укусить.
– Кто сделал это с тобой?
– А не все ли равно?
– Мне – нет. Расскажи – полегчает.
– Мне уже не полегчает…
Рьян запрокинул голову, тщетно пытаясь рассмотреть за туманом звезды. Но небо срединников висело куда ниже, чем дома, оно прятало светила от недостойных людей. Рьян очень давно не смотрел на звезды.
– Женщина.
– Матушка сказала, той, кто тебя проклял, уже нет в живых. Оттого и заклятье такое сильное, сразу не снять.
Рьян стиснул пальцами переносицу и отчего-то вдруг улыбнулся, хоть и больной была его улыбка.
– Да уж. И верно, среди живых она больше не ходит.
– Она была дорога тебе?
– Я любил ее, – просто ответил Рьян. – Она была мне сестрой. Не по крови, но… Она одна в целом мире была мне дорога. С тех пор как меня привезли в Срединные земли. Но она хотела… больше.
Горько, наверное, желать того, кто всем сердцем тебя любит, но не той любовью. Йага попробовала представить и ужаснулась. Разве бывает так, чтобы любовь приносила страдания вместо радости?
– Она предложила мне себя. Нет, не так. Она потребовала, чтобы я любил ее, как мужчина женщину. Ты знаешь, как это, ведьма?
Йага не зарделась. Ей, в лесу выросшей, нечего было стесняться, она сызмальства знала, что творится меж зверями, а то и людьми, укрывшимися в зарослях по весне. И,
