class="p1">— Еще чего выдумала, колдовать! И слово-то какое нашла? — женщина аж остановилась. — Ты это, брось. Ты это, лечить нас должна!
— Чего? — не поверила я своим ушам.
— Лечить! — сказала и пошла дальше к небольшому низенькому заборчику из палок, что окружал небольшой домик.
— Арыся! — заголосила. — Поди сюда!
Из дома выбежала девочка лет пятнадцати наверное, в длинном платье и ребенком на руках.
— Вот Арыся и будет тебе с малым помогать.
— Так у нее ж свой есть, — тяну я.
— И не один! — подтверждает Арыся. — Я старшая вот и нянчусь с младшими. Одним больше — одним меньше.
— А…
— Да что вы встали-то, проходите, — и она унеслась в дом.
Мы прошли за ней. В доме все было, как и должно быть в деревенском доме… прошлого века.
"Да, Эля, из крайности в крайность"! — думаю я. — "Хотя выбора-то у тебя нет".
Дом вроде выглядел маленьким, но комнат в нем оказывается много. Дверей нет. Просто завешены шкурами проемы. Окна закрываются ставнями изнутри. Как и входная дверь. Из небольших сеней ведут сразу несколько проемов завешенными шкурами. Мы входим в один из них.
В большой комнате стоит… камин в углу у стены, а в центре большой круглый стол и по стенам куча лавочек. Четверо детишек бегают вокруг стола. Меня же проводят в маленькую комнату где стоит простая деревянная кровать и рядом стоит деревянная люлька. Какой-то кособокий табурет и… И все.
— Сейчас я вещи свои заберу, — Арыся отрыла сундук в углу комнаты, который я сразу-то и не заметила. Выудила из него какое-то тряпье и ушла, оставив меня одну.
— Ну вот, Лимиус — это теперь будет наш с тобою дом. И так же шкура на входе вместо двери. Ничего не напоминает? — спросила я у сонного малыша.
Тот только заворочался на моих руках, но не проснулся. А я стою и думаю: "А чем же мне его вообще кормить-то? Я ведь и не знаю что они едят. Лимкины-то".
— Да вы садитесь, — вбегает снова Арыся. — Че стоять-то. Небось устали с дороги. А малыша перезаворачивать надо?
— Перезаворачивать? — удивляюсь.
— Ну да, или он еще сухой?
"А, вот теперь понимаю что это ее перезаворачивать как наше перепеленать".
— Да вроде сухой еще.
— Ну все равно вот оставлю. А то у них это самое быстро бывает мокро-то, — и уходит оставив на краю кровати пеленки.
Возвращается с миской молока и краюхой хлеба. Принюхиваюсь к молоку — точно ванилью пахнет. Помню мне тогда Жозефф приносил кринку с молоком, тоже ванилью пахло, а вкус молочный с ноткой я тогда не поняла чего. Делаю глоток — точно вкус молочный с ноткой какой-то — блин, так топленого
молока! А вкус у хлеба как у гречневых булочек, что я раньше очень любила. Так, ладно, сама поела надо бы и Лимиуса покормить. Высовываюсь из-за шкуры.
— А… — забыла как девочку-то звать!
"Вот блин".
Вхожу в большую комнату.
— Арыся я, — подбегает та, уже с другим ребенком.
— Арыся, — начала я. — А ты можешь…
— Покормить вашего, — весело смеется она. — Конечно. Вы только моего подержите.
И пихает мне малыша. Годика два с небольшим наверное. Тот тянет ко мне руки и накручивает на кулачек мои волосы.
— Э-э… Не надо так, — говорю. — Тете будет больно. Да и тебе пальчики порежет.
Малыш замер, уставился на меня зелеными глазами и выдал: "Ма."
— О! — Арыся удивляется. — Надо же, заговорил. А мы уж думали немым вырастет.
— Почему это? — спрашиваю.
— Так… — она повертела у носа Лимиуса деревянной ложкой с молоком. — Не говорил же совсем. Все уж давно в его возрасте говорят вовсю, а он молчит.
— То что все говорят — это не показатель. Каждый ребенок развивается индивидуально. Для кого-то норма говорить начать в год. А для кого-то — и в три.
— Че? — она перестала вертеть ложкой и уставилась на меня.
А Лимиус тем временем открыв глаза ухватился за ложку и сунул ее в рот. Арыся ложку отымать — а он не дает, вцепился и пыхтит.
— Лимиус, малыш, ну ты чего, — я подхожу и сажусь рядом на лавку.
Малыша сажаю на коленки.
— Отдай ложку. Арыся тебе еще даст.
Лимиус смотрит на меня, на малыша, на Арысю. Потом бросает ложку и шипит.
— Ой! — Арыся отодвигается от него. — Это он чегой-то?
— Меняемся, — говорю я ей, протягивая малыша.
— А… Ага.
И мы меняемся. Теперь Лимиус сидит у меня. И все — глазки прикрыл, мурлыкает.
— А кто его папа? — вдруг спрашивает Арыся.
— А фиг его знает, — Ляпнуля я.
— Ну, в том смысле, что я не знаю его отца, — исправилась.
— Как так? Не знаешь? — удивилась девочка.
— Ну так. Если б это был мой ребенок, я бы конечно знала. А так, извините, не знакома ни с ним, ни с его мамой.
— Так это не твой?! — еще больше удивилась она.
— А что, разве не заметно? Мы совсем разные. Он мой, скажем так, названный братик. Но, люблю я его как родного. И вообще, он такой милый.
— Мяв! — выдал Лимиус.
— А он че? Понимает? — дивится девчушка.
— А то! Конечно! Вот подрастет немного и тоже говорить будет. Правда малыш?
— Мяв, — опять отвечает Лимиус.
— Ну то что он серый, а ты красная — не есть что вы разные, — выдала Арыся.
— В смысле? — теперь уже я удивляюсь.
— Ну… Мне не объяснить… Просто вы как одно целое что ли…
— Так мы с ним — одна семья! — улыбаюсь я.
Арыся встает, подхватив под мышку малыша. Миску с молоком двигает мне.
— Нате, — протягивает деревянную ложку.
— Покормите сами, — и уходит.
— Ну давай малыш, открывай ротик, — говорю я зачерпывая в ложку молока.
И Лимиус послушно открывает рот.
— Вот умничка.
Не успели мы опустошить миску, как Жива вошла в комнату. И не одна.
— Вот, — говорит указывая на меня — Ведьма!
Я чуть с лавки не кувыркнулась от ее заявления.
Три бабы и два мужика заулыбались, смотрю.
— И правда ведьма! — выдала одна из них. — Вон волосы красные.
— Да, — подтверждает другая. — Точно. Таких у людей не бывает.
У меня челюсть медленно падает в низ.
"Да у меня волосы-то давно уж смылись, когда красилась-то последний раз. Да и отросло уж все давно. Хотя"…
Я перевожу взгляд на ту прядку своих волос, что малыш накручивал себе на кулачек.
"Блин, а она и правда до сих пор ведь яркая, странно. Вот что значит отсутствие нормального зеркала. Когда я себя вообще видела в обычном зеркале последний-то раз? В их темных зеркалах, когда я себя видела, я
