или колокольчике — то при каждом колыхании ленты на ветру или звоне колокольчика тебе, в каких-то божественных небесных чертогах, засчитывается, будто ты сам произнёс это моление.
Странная культура, мне чуждая и неведомая — у меня на Родине концепция богов и высших сил отсутствует полностью, и никогда не возникала в истории. Когда мы столкнулись с культами обитателей этих земель, нам пришлось придумывать специальные новые слова для перевода незнакомых понятий: «бог», «дух», «душа», «загробная жизнь», «молитва», «храм» и тому подобное. Ранее нам всё это было неведомо.
Когда мы добрались до холмов, нам попалось стадо овец, пасущихся на свежем воздухе.
— Странно, — сказал я. — Я думал, зимой, когда уже выпал снег, овец прекращают пасти и держат в загонах.
— Иногда овец пасут и зимой, мастш Рой, — сказал Даид. — В конце концов, это ж овцы — в природе они ни в какие загоны не прячутся. У них есть шерсть и жир — не замёрзнут. А вот дед мой покойный говаривал…
Овец было не много и они кучкой теснились друг к другу, щипали пожухлую траву, что могли найти в проталинах, где растаял вчерашний снег. Овцы были лохматы, морды — у некоторых серые, у некоторых чёрные, животные косились на нас хмуро и диковато. Рядом с овцами паслись два рыжих быка, оба тоже жутко лохматые, волосы на лбу падали на глаза, как чёлка у неряшливого человека. Поблизости вертелись две собаки — большие и тоже лохматые, почти не отличимые от овец. Само пастбище было огорожено забором, и он тянулся вдоль дороги, по которой мы ехали. Вдали, как раз на нашем пути, виднелись домики и фермерские постройки, ввысь поднимались струйки дыма, рядом с постройками стояли стога.
— Сколько сейчас времени? — спросил Тольскер.
— Много. Мы уже более двух дионов в пути, — ответил Даид. — Уже прошло время дэйнара. Моя бабка, покойница, говаривала, что нельзя пропускать ни моргрен, ни дэйнар.
«Моргрен» у стаентрадцев означает «завтрак», а «дэйнар» — «обед». Слово происходит от слова «день» и изначально относилось к поденной оплате за труд батрака — плате едой, надо думать. Поэтому в некоторых соседних странах, а также в прошлом Стаентрада, деньги тоже назывались «дэйнары», «деннары», «деннарии» — что значит: «поденная, дневная плата», «дневной заработок».
— Доберёмся до домов впереди, — сказал Тольскер, — и там остановимся. Уж всяко должна быть корчма на пути — вдоль казённого-то тракта!
Все приободрились, услышав это. Я тоже — и не столько потому, что хотелось поесть и посидеть в тепле, сколько из-за того, что уже весь зад отбил этой чёртовой верховой ездой. Я не привычен ездить на лошадях, и не садился в седло уже несколько месяцев. Последний раз, когда я влезал на лошадь, закончился тем, что в пути через ночной лес на меня напали волки. Чудом я от них отбился — и всё лишь благодаря моей курительной трубке. Подробней об этом расскажу как-нибудь позже.
Вернувшись в столицу после той безумной поездки, я долго не садился на коня и даже думать забыл о путешествиях куда-либо. А ездил я в тот раз в глухую деревушку под названием Obharen Dan, «Бобровая Плотина», расположенную неподалёку от Аг-Винэос, чтобы проведать одну знакомую — старушку по имени Мэлис. Она была Zeya Straat — «ясновидящая», «пророк». Она владела Тэ-сю А’ргаэ, только её способность была связана с восприятием частиц времени из будущего, а не из прошлого, как у меня.
Не только нападение волков испортило мне настроение в тот день, но и то, что я услышал от Мэлис. Как сейчас вижу: слепые белые глаза старухи обращены ко мне, и она скрипучим голосом говорит:
— Вскоре всё изменится. Большие перемены грядут.
— Большие перемены⁈
— Да. В Серой Башне.
— В Серой Башне⁈
Старуха довольно улыбнулась, обнажая редкие коричневые зубы.
— В Серой Башне. Всё переменится, и Камень покинет пределы Хранилища.
Так оно в итоге и вышло — Камень Отатиса вместе с другими реликвиями украли.
— Для тебя всё начнётся в день первого снегопада, — говорила старуха.
И это тоже сбылось.
Кроме того разговора с Мэлис и нападения волков в те дни со мной приключилась ещё одна неприятность — каждую ночь я начал видеть странные тревожные сны, из-за которых стонал, ворочался и просыпался в холодном поту. Лишь слово, кем-то шёпотом произнесённое во сне, успокаивало, и я мог заснуть снова.
Да, то слово. То слово. «Dalanadriel»' — именно это слово слышал я каждую ночь.
Dalanadriel'.
Чей это был шёпот? И что означали эти сны? Почему я каждый раз оказывался в лабиринте? Впрочем, это я мог понять. Но почему в конце лабиринта меня всегда ждал дикозверь, монстр? Казалось, дикозверь — это финал моего пути, цель, к которой я иду… Странно. Что бы это могло значить⁈
Я погрузился в размышления и не заметил, что мы уже въехали в деревушку.
Домики были низкие, на крышах густые копны соломы — вот уж поистине «хуты» (так называются деревенские домики в Стаентраде, переводится слово как: «шляпа, капюшон, стог»). Сами дома собраны из неровно обтёсанных булыжников, и казались такими маленькими, что в них впору жить лишь ангофцам. Это такие невысокие человечки, обитающие… очень далеко. Очень-очень далеко. Расскажу о них подробней как-нибудь в другой раз.
Домики были низкие, но я знал, что, на самом деле, внутри потолки нормальной высоты — просто пол дома уходил ниже, чем уровень земли. Приходилось кланяться, заходя в такие дома, но внутри можно было спокойно развернуть плечи и выпрямиться.
Из труб на крышах валил дым, это навевало мысли о тепле домашнего очага, о горячей и сытной пище, об отдыхе.
Где-то неподалёку раздавался стук молотка кузнеца, на улочках встречались редкие прохожие, перед нашими конями пробежала курица.
Из одного домика вышел старик и, с интересом разглядывая нас, направился к нам.
— Эй, старик! — обратился к нему Тольскер. — Корчма тут есть?
Дед закивал.
— Хье! Есь э хорчма, э
