итти, — сказал Сенька, — то брось в стекло камешек, и сам уходи...
Сенька с Митькой скрылись, а Рябинин, не попадая зубом на зуб, стал ходить около дома, и каждое дребезжание дрожек, доносившееся до него, приводило его в трепет. Ему чудились шаги, собачий лай, но никого не было, все было спокойно. Время тянулось томительно долго, он думал, что товарищи его уже не возвратятся.
Наконец дверь отворилась, и на улицу выскочили Сенька и Митька с какими-то узлами в руках, причем Сенька был в меховой шапке и шубе. Опять не говоря ни слова, они быстро пошли за угол, в переулок — за ними последовал Рябинин. Здесь Митька сунул ему в руку узелок, и Рябинин почувствовал удовольствие, что он может хоть чем-либо помочь приятелям. Уже темнело, и сообщники шли более спокойно. Они шли долго, вышли за город, перешли полотно железной дороги и забрались в один из оврагов у насыпи. Здесь товарищи принялись разгребать сор, сваленный в овраг, и в образовавшуюся яму сложили вещи и сверху набросали землю и камни.
Когда краденого добра не было уже видно, они отправились в обратный путь. Пришли они в трактир Григория Ивановича, сели за стол и потребовали две пары чаю с лимоном. Половой принес, а Митька отправился за стойку и стал о чем-то шептаться с Григорием Ивановичем. Затем трактирщик подошел с Митькой к их столу, поздоровался с Сенькой и Рябининым и, севши рядом, потребовал также для себя стакан. Он ничего не спрашивал, а Сенька, словно понимая его, начал тихо ему пересчитывать: «есть шуба с хвостиками, подстаканники, кажется, серебряные, есть два «шпеера» пятизарядные, есть штаны, есть два сюртука, одеяло шелковое или атласное, какая-то шкатулка, что в ней — неизвестно».
Трактирщик слушал внимательно и, когда Сенька окончил, сказал: «Дело подходящее, привезите завтра, наличными заплачу... Далеко «схавировали»?
— За сумасшедшим домом, в овраге, около рельсов,— ответил Митька.
— Ну, молодцы, завтра, жду.
Григорий Иванович выпил стакан чаю и, вставши из-за стола, велел половому не требовать с приятелей денег, и приятели были очень польщены таким вниманием.
По дороге домой Митька предложил купить Таньке гостинца. Он зашел в лавку, купил колбасы, табаку, чаю, сахару, хлеба, водки, ваксы, селедку и фунт орехов. Таньку они застали, за мытьем пола. Увидя приятелей, нагруженных узелками, она обрадовалась и стала недоверчиво улыбаться. А Федька весь засиял от любопытства и сел на своем сундуке. Оставив половую тряпку, Танька стала рассматривать кульки; лицо ее озарено было радостью, а в глазах блестела голодная жадность. Щелкнув орехом, она побежала быстро наливать воды в самовар, а Митька тем временем стал колоть щепки. Сенька, сидя у стола, начал сворачивать папиросу из нового табака; Рябинин уселся в углу усталый и молчал.
Скоро все сидели за столом, на котором, весело испуская пар, клокотал самовар. Сначала пили водку и ели; когда же насытились и принялись за чай, Митька стал рассказывать подробности прошедшего дня.
Рассказ о собаке произвел большой эффект, все пришли в восторг. Довольная, сытая и польщенная Танька смеялась, хлопала Митьку и Сеньку по плечам, выражая им таким образом одобрение. Митька стал хвалить Рябинина, объяснял, как он держал себя, молчал во время, не испортил глупыми расспросами дела, и выразил предположение, что из Рябинина будет толк. Танька вследствие этого обняла Рябинина и погладила его по голове. Эта ласка и одобрение со стороны доброй женщины и товарищей были большой наградой для Рябинина; ему было приятно выслушивать похвалу, чувствовать себя полезным членом общей семьи.
IV.
Григорий Иванович серьезно заинтересовался добычей зарытой ворами около железнодорожного пути, и у него не выходила из памяти шкатулка, о которой упомянул Сенька. Фантазия ему подсказывала, что в этой шкатулке находятся ценные вещи, о которых не знают Сенька и его товарищи. Постепенно у него возникло желание воспользоваться этой шкатулкой помимо ее похитителей и вскрыть ее; его охватили непреодолимое любопытство и жадность. Он знал, что воры потребуют от него много за шкатулку, если там окажутся ценности, а ему не хотелось тратиться. У него создавались разные проекты, он помышлял итти ночью искать шкатулку в овраге, но решиться на что-либо не мог.
В полночь, когда он уже собрался затворять свое заведение, дверь отворилась, и в комнату вошел человек одетый, как обыкновенно одеваются фабричные. В руках у него была толстая суковатая палка. На небольшом, прыщеватом, с небольшими усиками, лице пришедшего виднелись узкие японские глаза, которые светились хитростью и подозрительностью. Трактирщик, подобострастно поздоровался с пришедшим, и лицо его приняло беспокойное выражение. Он стал быстро опускать ставни, и когда трактир был уже закрыт для посетителей, он подошел к гостю со словами:
— Что прикажете, господин Веревкин?
— Дело есть, только говори правду, а то поссоримся. — предупредил Веревкин.
— Помилуйте, уж мы чем можем; шухер какой-нибудь? — полюбопытствовал трактирщик.
Веревкин пытливо посмотрел ему в глаза и подмигнул глазом.
— Как будто ты не знаешь? — сказал он, — оставь дурака валять,
— Ей-Богу, не знаю ничего, — пожал плечами Григорий Иванович.
Веревкин улыбнулся.
— По роже вижу, что знаешь; вишь как покраснел!
Григорий Иванович сделался еще более багровым.
— Вот вам святой крест, что ничего не знаю, о каком деле вы говорите.
— Слушай, Григорий, — начал отчеканивать слова Веревкин,— ты меня, ведь, знаешь, я без нужды к тебе не пристану, я тебе и так поблажку даю...
— Да я, ведь, тоже, господин Веревкин, чем могу...
— Ну, да это дело другое. А только если я к тебе пришел, то ты мне помоги, не то поссоримся. Не знаешь — узнай, ты можешь.
Веревкин говорил решительно, твердо и грозно.
— Если бы мне на горло не стали, я бы не нажимал, понял? Хоть удавись, а дай их.
Трактирщик озабоченно почесал в голове, поняв, что пришлось круто. Он недолго думал, и наконец, глядя уже прямо в глаза Веревкину, проговорил более спокойно, повидимому, приняв какое-то решение.
— Сказывайте, что такое. Мало ли какие дела на свете бывают.
Веревкин покачал головой: «вишь старый блатак» — проговорил он с усмешкой и, вдруг сделавшись серьезным, спросил быстро: — Кто обработал барона Менцера?
— Какого Менцера? — спросил трактирщик.
В ответ на это лицо Веревкин передернулось судорогой досады.
— Странный вы человек, господин Веревкин! — спохватился Григорий Иванович, — разве я на дела хожу? А ведь ребята на доску не смотрят, к кому ходят. «Хевра» собирается
