избрания нового в феврале 1539 г. был созван Освященный Собор, и теперь-то временщики присмотрелись к духовенству более пристально. По понятным причинам сделали ставку на ту часть, которая находилась в оппозиции к Даниилу. В результате митрополитом стал троицкий игумен Иоасаф, давно известный своей враждой к иосифлянам. В нашем распоряжении нет документов, позволяющих обвинить в ереси самого Иоасафа. Но в свое окружение он подбирал таких, кто был близок ему, и стали проявляться весьма подозрительные влияния.
Осужденному Максиму Греку улучшили содержание, позволили ходить в церковь. Правда, он еще в 1531 г. на Соборе покаялся, изобличал соучастников. Но Исаак Собака, проходивший с ним по одному делу, никакого покаяния не выказывал, был приговорен к строгому заключению в Волосовом монастыре. Митрополит Иоасаф освободил его. Мало того, бывшего переписчика книг, не имевшего никакого сана, он поставил священником в Симоновом монастыре. В том же самом, где в свое время начальствовали жидовствующий Зосима, покровитель еретиков Варлаам, где жили Вассиан Косой и Максим Грек. И в поразительно короткие сроки, всего за год-другой, Исаак Собака стал архимандритом этого монастыря! [137] Столь необычные факты свидетельствуют о многом. И в это же время, при Иоасафе, из Новгорода в Москву перевелся священник Сильвестр, которому суждено будет сыграть важную роль в жизни Ивана Грозного. Причем неведомый провинциальный священнослужитель попал в кремлевский Благовещенский собор, домовую церковь великих князей! Это никак не могло обойтись без мощной протекции при митрополичьем дворе.
Но рассчеты Шуйских, что враг прежнего митрополита станет для них другом, не оправдались. Иоасаф оказался сторонником Ивана Бельского. В политику он полез очень активно. Как выяснилось, он понимал толк и в конспирации. Против временщиков вроде бы не выступал, бояр вокруг себя не собирал. Встречался то с одним, то с другим, заходил и к маленькому государю. Ничего предосудительного. Но митрополит находил бояр, недовольных узурпаторами. Предложил свой план, оговорили сроки. В один прекрасный день, в июле 1540 г., бояре вдруг сошлись вместе, явились к великому князю и били ему челом простить Бельского. Иван Васильевич охотно согласился, и бояре сразу двинулись в тюрьму. Освободили Бельского, привели в Боярскую думу и усадили на высшее место.
Переворот получился изящным, без драки. Иван Шуйский был в полном шоке. Оскорбился и не придумал ничего лучше, как отказаться идти в Думу. Но именно это и требовалось! Временщик сам уступил власть. А Бельский составил новое правительство. К великому князю стали относиться совсем иначе, с почетом и уважением, об Иване Бельском он сохранил самые лучшие воспоминания. Но возврата к прежним порядкам не последовало. Вместо самодержавной монархии новый временщик начал строить аристократическое государство по образцу Литвы и Польши, с переносом центра власти в Боярскую думу, «свободами» для высшей знати.
Наместников, разорявших страну, отзывали. Воровавших сановников снимали с постов. Заменяли другими. Разумеется, сторонниками Бельского. В Пскове из-за разгула Андрея Шуйского ситуация была уже на грани восстания. Чтобы разрядить напряжение, Боярская дума предоставила Пскову те же права, какие в свое время Василий Иванович дал Новгороду. Разрешили выбирать старост, целовальников, чтобы судили вместе с наместниками. Распространили на Псков и губную реформу, предписали самим расследовать уголовные преступления. Псковичи были очень довольны, славили государя и бояр, летописец отмечал: «Бысть хрестьянам радость и лгота велика от лихих людей, и от поклепец, и от наместников» [138].
Но и высокопоставленных воров в тюрьмы не сажали, богатства не конфисковывали. В данном отношении Бельский руководствовался как раз примером Литвы и Польши. Судить аристократов могла только Боярская дума. Однако назначения наместников тоже осуществлялись через Думу, многие бояре оказывались замешанными в этих делах если не прямо, то косвенно. Бельский предпочел спустить преступления на тормозах (именно так обычно поступали за рубежом). Да и вообще раздувать конфликт с кланами Шуйских и их сторонников он не желал. Вместо этого повел линию на примирение — в новой системе государства все группировки знати должны были получать свои выгоды. Он амнистировал всех опальных, даже собственного брата-изменника Семена Бельского. От имени великого князя ему послали прощение, приглашение вернуться на родину, обещали боярский чин. Перед ним еще и извинялись за прошлые обиды, вину возложили на покойного Телепнева. Правда, получилось так, что гонец из Москвы и «обиженный» эмигрант разминулись. Когда грамоту о прощении везли в Крым, князь Семен вел на Русь татар и турок.
Но Иван Бельский был гораздо более здравомыслящим правителем, чем Шуйские. Взялся наводить порядок в общем развале. Изыскивались средства на жалованье военным, усиливались гарнизоны городов. Такие меры оказались исключительно своевременными, потому что крымский и казанский ханы сговорились ударить на нашу страну сообща. У них лишь случился разнобой по времени. Крымцы ходили на Русь через степи, для этого коням нужен был подножный корм. А казанцы жили в лесах и болотах, для них лучшими дорогами служили замерзшие реки, лошадей они кормили овсом и хлебом, заготовленным в русских селениях.
Сафа Гирей вторгся в декабре 1540 г. Его орды докатились до Мурома, но на стены города вышли не только воины, а все жители. Отбивали атаки, совершали вылазки. А на помощь им выступили две рати, Дмитрия Бельского из Владимира и служилого царя Шах-Али из Касимова. Сафа Гирей снял осаду и повернул прочь. Русские преследовали его, уничтожили банды, успевшие разойтись по окрестным местам. Правительство решило готовить ответный поход на Казань. Войскам из семнадцати городов велели собираться во Владимире. А Бельский провел через Боярскую думу назначение командующего — Ивана Шуйского. Протягивал сопернику руку для примирения, уступал высокий и очень выгодный пост. Но и из Москвы удалял под почетным предлогом.
Хотя весной 1541 г. стали поступать известия, что зашевелилась вся южная степь. Причем это был не обычный набег. Сахиб Гирей поднял всю орду, разрешил остаться лишь детям, старикам и больным. Присоединились ногайская орда, «турского царя люди с пушками и с пищальми» — янычары, отряды ополчения из Кафы, Азова [192]. Строились планы сокрушить ослабевшую Москву, а Рязанское княжество отделить, отдать Семену Бельскому, вассалу султана.
Шуйскому с частью его войска приказали оставаться во Владимире — ведь могли подключиться и казанцы, ударить с востока. А главным воеводой на юге определили брата временщика, Дмитрия Бельского. Собирались полки в Серпухове, Коломне, Туле, Рязани. Воевоеде Путивля Федору Плещееву поручили выслать разведку, и в верховьях Дона она столкнулась с татарами, доложила о ханских полчищах, которым «конца не видно». По сакме, вытоптанному следу в степи, приблизительно оценивали количество врагов — более 100 тысяч. Татары с ходу пробовали захватить Зарайск, воевода Глебов отразил приступ. Задерживаться на осаду хан
