старуха уложила цветы на жертвенник перед статуей, взяла какой-то металлический сосуд и стала окроплять водой или чем иным, что в нем было налито, и статую, и всё, что оказалось достаточно к ней близко. Опомнился я лишь тогда, когда наш провожатый позвал нас за собой.
— Что это за статуя? — спросил я.
— Один из ликов Махешвари, господин, — нехотя ответил Сухил.
— А что в том храме? — я указал на храм, яйцеобразный купол которого возвышался впереди, ибо лишь в тот момент окончательно и разглядел его.
— Не знаю. Я никогда там не был. Туда нельзя ходить.
Спорить с ним я, разумеется, не стал. Зато вновь обратил своё внимание на старуху, что теперь, сидя прямо на голом камне, плела то ль венок, то ль гирлянду из основной части срезанных цветов. Несомненно, она знала ответы на все мои вопросы, и посему я спросил Сухила, сможет ли он мне перевести её слова на шанрэньский язык, а, дабы он не вздумал отнекиваться, прежде чем он успел хоть что-то возразить, обратился к старой женщине с приветствием и вопросом о статуе.
Старуха подняла на меня глаза, внимательные и разумные, и, выслушав всё, что я ей сказал, дала какой-то ответ. Тогда я повернулся к Сухилу и спросил, что она сказала. Тот ответил мне её словами: «Это Нияти-Сутини, Мать Судеб, Малая Мать всех нагов, и великая Бабка всех нагаджанов». Это уверило меня в моей правоте. В Варрмджо я много беседовал об этом с Маранчех и даже как-то с тем её нагаджанским наставником, и потому прекрасно понял всё, что услышал. После моего понимающего кивка и слов о том, что мы пришли вознести молитвы богине, которые я вынудил Сухила перевести, он уже не пытался сопротивляться и покорно переводил всё, что я просил, а старуха перестала глядеть на нас настороженно и охотно делилась тем, что знает:
— Что это за храм с куполом?
— Это Храм Матери. Но вам туда нельзя.
— Почему?
— Матерям служат лишь женщины. К тому же внутрь заходить свободно могут лишь нагаджанки, а обычные жрицы и простые женщины — только с их согласия и с дозволения Матерей. И это изображение Нияти-Сутини здесь как раз для того, чтобы не беспокоить их по разным пустякам.
— А ваша Мать Нияти-Сутини повелевает землей и всеми земными тварями?
— Она спит в Священных горах, и потому повелевает всеми горами, — после неуверенного кивка ответствовала старуха. — Но Крмих — её брат, а Великая Мать — их мать. И Нияти-Сутини может просить их обоих о милости. О чём ты хочешь молить её?
— О даровании нам защиты в её владениях. Мы шли сюда через опасный горный перевал, а до того через пустыню, где повстречались с чудовищем — с огромным Земным Червем. Ты можешь помочь мне донести молитвы до неё? Только…
Я осёкся, ибо понял, что все дары мы раздарили уже ипостасям Махеши. Как же неправильно всё получилось. Я стал осматривать себя в поисках того, что мог бы пожертвовать, и взор мой наткнулся на недавно купленный кинжал. Расставаться с ним было очень жаль, к тому ж я немало заплатил за него серебром. Но не лучше ли откупиться своим серебром, нежели потом расплачиваться собственной кровью?
С этой мыслью я отстегнул кинжал и спросил жрицу, примет ли богиня от меня это. Та взяла оружие в руки, порассматривала, словно знает в этом толк, кивнула и вернула мне. Делать было нечего, и, пообещав себе не жалеть, я возложил кинжал на алтарь и спросил, что положено говорить. Вслед за старухой я повторил священные слова, а потом попросил её от меня добавить на её языке то, что я хотел сказать. Она исполнила это. Под конец я добавил кое-что от себя и с чувством исполненного долга поблагодарил жрицу низким поклоном, после чего, наконец, позволил Сухилу увести нас с Сяодином к остальным.
Тогда нам всем уже пора было уходить, но по пути мастер Ванцзу рассказал, что их разместили в какой-то беседке и принесли воды, а я поведал ему о том, как отыскал статую Баху. Он выслушал меня молча, и ничего не сказал, кроме того, что надеется, что я хотя б никому не нанёс вреда своим безрассудством. Уже столько лет меня не покидают вопросы о том, правильно ль я тогда поступил, и как бы всё пошло, коль я бы тогда этого не сделал.
_______________________________________________________________________________________________
[1] 老 — вежливое обращение или упоминание старшего и/или очень уважаемого человека, переводится примерно как «почтенный». В данном случае речь о наставнике Мэн Байфэна — Ванцзу Ганю, двоюродном дядьке мастера Ванцзу Даомэня.
[2] «Холодные Росы» — 17-й сезон 24-хсезонного традиционного календаря, выпадает примерно на октябрь. Название такое получил, потому что уже в следующем сезоне «холодная роса» превращается в иней, завершая переход от прохлады к холоду. В это время цветут хризантемы и идёт время убора урожая заливного риса.
[3] Т. е. примерно на 6,6 км2, что, судя по всему, по средневековым меркам, вообще говоря, не так уж и мало. Но Мэн Байфэна понять можно, потому что синские города к тому моменту были в среднем раз в пять-десять больше. Размер Пасчимадвары сопоставим с размерами крупных европейских городов, в то время как танские города того же периода были в разы больше. Так столица империи Тан Чанъань занимала площадь около 84, 1км2. Синцам также удалось построить крупные города, хотя до определенного момента куда меньше танских.
[4] Речь о Сафаре, как в те времена называли Сафир. Бедным синцам такое без труда не выговорить, и этот город они называли просто Сафа.
[5] Намёк, во-первых, на всё ту же Концепцию Повозки, согласно которой каждый должен заниматься лишь своим делом и не лезть в чужое, а, во-вторых, на то, что маги в Син — по сути, тоже жрецы, просто более узкой направленности.
[6] Традиционные собакольвы, стражи входа, преимущественно у дворцов и храмов.
[7] Отрезок времени, равный 24-м минутам. Применяется не часто.
Глава 8. Освобожденный Тайян
Минуло две полных недели или чуть поболее с того дня, как мы
