прибыли в Пасчимадвару, когда по городу разнеслась весть о том, что сам великий царь Индражит прибыл с огромной свитой, дабы встретить иноземных послов, то бишь нас.
Стоя у колонны на крытой террасе второго этажа, я оказался свидетелем того, как правитель Индрайи вместе с сотней воинов и, верно, своих придворных и слуг въехал во внутреннюю крепость прямо на нарядном слоне. Остальные были верхом на красивых конях белой, серой и коричневой масти. Животных я хорошо разглядел, а вот людей — не слишком, но всё равно отправился к своим товарищам, дабы сообщить им радостную весть.
Уж несколько дней как среди наших людей стали ходить толки о том, что ничего мы не дождемся, и для нас готовят лишь вежливый отказ во всем. Сердце радовалось от мысли, что те, кто так говорил, ошибались. Ибо было б горько и стыдно проделать столь долгий и опасный путь, ничего не добившись и даже не начав переговоры.
Когда я пришёл, мастер Ванцзу и Сяодин с задумчивыми лицами сидели над доской для игры в чатурангу. Мы играли так уж много раз, ибо ничего более похожего на сянци в Индрайе не нашлось, и посему Сухил научил нас именно этой игре. Поначалу к нам часто присоединялись господин Гувэй и некоторые из его людей, а иногда и Цун Даогао, но позже, видно, им это наскучило. И целые дни они проводили где-нибудь у воды, с веерами, сетуя на местную жару и вслух предаваясь тоске по родине. Не знаю, бывал ли с ними в такие моменты и помощник генерала Йе, но к нам он тоже приходить перестал. Сяодин шутливо предполагал, что, верно, командир наш сыскал себе зазнобу среди местных красавиц, вот и проводит с ней всё своё время. Я лишь усмехался, припоминая, как сам мой младший товарищ тайком по ночам куда-то уходил.
Однако ж теперь он сидел с озабоченным лицом, и, похоже, не знал, как избежать надвигавшегося поражения. О чём были мысли нашего начальника, понять было невозможно, но он тоже выглядел так, словно то главная битва его жизни. Они даже не сразу поняли, что я воротился и теперь что-то им толкую, а потом ещё переспросили, когда смекнули, что я им принес какие-то вести. Когда ж до мастера дошло, в чём дело, он поднял голову, туманно взглянул на меня и сказал: «Ну и что ж с того? Всё равно ещё не один час пройдет, прежде чем этот владыка нас призовёт. Но коль хочешь посла порадовать, то иди, найди его и скажи ему. Быть может, он тебя даже одарит чем-нибудь».
Прозвучало это так, что мне вмиг расхотелось ещё кому-то рассказывать об увиденном, и я угрюмо сел на низкий табурет и просидел так, покуда не кончилась их партия. А после нам подали обед. И уж тогда объявили, что, когда солнце станет клониться к закату, владыка Индрайи призовёт нас к себе. Но день в летнюю пору долог и в тех краях, хоть и не настолько ж, как в столице нашей империи, и потому ждать нам пришлось долго. Но к вечеру мы успели привести себя в порядок, и, стоило порыжеть солнцу на западе, как нас и впрямь позвали в большой тронный зал.
Тогда-то я и сумел, как следует, разглядеть махараджа. Это оказался статный мужчина лет сорока, смуглый и черноглазый, тоже с пышной чёрной бородой и усами, и в ещё более роскошной шапке-макуте, нежели его наместник, да и одежда его была не из местного хлопка, хоть и самого лучшего, а из дорогого синского шёлка, в руках же он держал царский скипетр. Голосом твёрдым и звучным он поприветствовал нас и обратился к какому-то человеку в белом одеянии рядом с ним. Я догадался, что то был жрец, и что царь использовал его для того, чтоб тот переводил его слова и при необходимости слова господина Гувэй.
Наш посол был преисполнен достоинства, но вместе с тем сдержан, учтив и почтителен. Первым делом он поведал о том, что произошло с нашей страной за минувшие полсотни лет, а затем об успехах нашего государя в борьбе с маньчжанями, и о том, что хотя он их и достиг, далось ему и всем нам это нелегко, и вот теперь он хочет восстановить нашу прежнюю дружбу, прислал дары и надеется на благосклонность и помощь своего соседа и возможного друга.
После этих слов те подарки, что мы везли с собою, слуги лао-Гувэй сложили у трона правителя Индрайи, но тот лишь мельком взглянул на них и прямо спросил, какой помощи от него ждет его сосед. Господин Гувэй решил, что чему быть, того не миновать, и в самых мягких и льстивых выражениях, какими владел, обозначил надежду на военную помощь, заверив, что вся военная добыча, разумеется, будет поделена поровну, а после можно будет безо всяких опасений пользоваться старым караванным путем через Ганхандэ, ибо разбойники-маньчжань больше не будут грозить торговцам. На этом месте я невольно подумал о том, что у посла поистине не лицо, а золотая маска, коль он ни малейшим движением его не выдал то, что бояться-то в тех местах нужно не только разбойников.
Как бы то ни было, ни ухищрения, ни уговоры, ни что-либо иное ему не помогло. Махарадж пообещал дать ответ на следующий вечер, а после приёма позвал нас с ним отужинать. Позже он нам в дорогу дал немало дорогих и полезных вещей, но на том его милости иссякли. И следующим вечером он сдержанно ответил нам, что рад бы нам помочь, однако для снаряжения войска нужны средства, и немалые, коими он, увы, не располагает. Дабы смягчить отказ, он лишь добавил, что при этом не против того, чтоб синские торговцы в Пасчимадвару привозили свои товары, ведь кто-то их непременно купит, пускай даже любители роскоши из Зархана, а торговцы из Индрайи могут доставлять свои товары к нам, коль в Син их кто-то пожелает купить, и купцам свободно позволят пройти.
Господину Гувэй и тут не изменила его сдержанность — он поблагодарил владыку Индрайи и пообещал передать его слова нашему императору так, как они были сказаны, но после долго и упорно допытывался у Сухила, отчего махарадж в действительности ответил отказом. Толком ничего добиться от него не удалось, но на основании услышанного господин Гувэй предположил, что дело в
