обратился к одному из руководителей Грузии Шалве Элиава. Тот, в свою очередь, написал Кирову, и двадцатитрёхлетнего Андроникова отпустили. История эта мутная и неприятная. Например, у Кобринского в книге о Хармсе (Кстати, куда пропал Кобрин из Живого Журнала?), говорится «…Из всех сохранившихся протоколов самые малоприятные впечатления остаются от собственноручно написанных показаний Ираклия Андроникова, работавшего тогда секретарём детского сектора Госиздата. Если все остальные арестованные прежде всего давали показания о себе, а уже потом вынужденно говорили о других, как членах одной с ними группы, то стиль показаний Андроникова — это стиль классического доноса. При этом Хармс, Введенский, Туфанов сслыются чаще всего на материал, уже доступный следователю: либо на опубликованные произведения членов группы, либо на те, которые у них изъяли. Андроников выходит далеко за эти рамки, информируя следователя — помимо своего мнения об «антисоветских произведениях» своих друзей — также и об обстоятельствах знакомства и личного общения, подавая их в нужном следствию ключе…».
Но в мире всё прихотливо и нет ничего «наверняка» и «ясно-понятно».
Извините, если кого обидел.
09 января 2009
История с огоньком
Оказалось, что завод "Огонёк" нынче жив, и даже выпускает ноутбуки. Ну это Господь им судья, конечно. Но они до сих пор производят модели танка т-34, который был основной игрушкой моего советского детства.
Недавно я сходил в Музей революции, он теперь называется по-другому, но мне его до конца жизни именовать только так. В Музее революции идёт выставка "Игрушка моего детства". В общем, выставка эта — сплошное надувательство — деньги дерут, а корицы жалеют. На самом деле там просто оборудована бесильня для маленьких детей и стоят два монитора с вечным квестом про дебиловатого Волка из мультфильма Котёночкина. Там действительно есть три покрытых стеклом стола с игрушками. Но это всё решительно не то — скукота и безобразие.
Однако, советскому танку там нашлось место. Но вот что я скажу — в то время, когда я был маленьким, и вода была мокрее, и сахар слаще. Я имею в виду не только то, что мы, надышавшись ацетон-полистироля, лучше склеивали "тридцатичетвёрки".
Уж ствол у них не падал, как хуй у моих сверстников-алкоголиков.
Не в этом даже дело.
Пластик на заводе "Огонёк" был куда лучше, не этот ядовито-зелёный, а похожий на науральный окрас бронированных слонов. Какие-то чудовищные дефекты штамповки, а уж такую башню академик Патон не пропустил бы никогда, костьми лёг, а не пропустил бы.
И никак я не пойму, с чем связано это вредительство (Нет всякий психиатр мне бы сказал, что у меня аберрация памяти, и я переделываю впечатления и воспоминания детства под идеальную модель — но нет, фигушки: у меня этих танковых моделей был целый батальон. Они горели и взрывались на магниевых минах, одна была даже с моторчиком и пультом управления — хвост чёрного провода волочился за ней как какашка за черепахой. Их ждала нелёгкая судьба. Впрочем, они привыкли к такой судьбе с тех времён, когда они были большие.
С Прохоровки и Берлина.
Первыми обламывались пулемёт и скобы на броне, затем — башенные люки, а потом уже остов напоминал мишень на артиллерийском полигоне. Поэтому я помню каждую заклёпку, каждый шов, нет, танки моего детства были другие. Но теперь… Что это, как? Отчего не купили японский литейный автомат, который, поди, дешевле нашего. Отчего всё так уныло — будто Гудериан молотит наших с дальних подступов?
Отчего это так всё ужасно за сто сорок рублей, которых и правда, не жалко.
Правда, кроме "Огонька", "тридцатичетвёрки" делает ещё "Звезда" — стоят они вдвое дороже — триста рублей, может, они-то и есть настоящие.
Правда, современные моделисты ругаются про продукцию "Звезды" последними словами (наверное, справедливо), но там в номенклатуре я обнаружил и т-34-76.
Так что я не очень-то верю в возврат СССР. Как верить, когда у нас такие танки?
Извините, если кого обидел.
09 января 2009
История про Виктора Санчука
Собственно, это разговоры с Виктором Санчуком в июле 2002 года, когда ещё он плотно жил в Нью-Йорке. Виктор Санчук — типичный космополит. Живет то в Нью-Йорке, то в Звенигороде, то колесит по Европе. Мечтал стать дальнобойщиком. Недавно к череде своих профессий он добавил издательскую. Тогда, в 2002 году он привез в Россию первую книгу издательства "ARS-Interpres" — переводы стихов известного американского поэта Имона Греннана.
Мы тогда сидели у меня дома и, пьянствуя, говорили часов пять — я ещё раз понял как исчезают слова, не пригождающиеся для бумаги, не заказанные кем-то извне. Поэтому разговор скакал между "ты" и "вы", которые здесь пускай остаются.
— Какие у тебя впечатления от нынешней московской литературной тусовки?
— В смысле культуры мне здесь очень нравится — вечера литературные, замечательные концерты… Стал разговаривать с молодыми ребятами двадцатилетними, тридцатилетними — это прекрасное ощущение, когда они знают все, они тонкие, остроумные. При этом, конечно, конъюнктурщиков, политиканов от той или иной области, всяких там имиджмейкеров-стукачей-политологов и прочей шпаны тоже хватает. Ну да ведь это всегда есть и будет. И не о них речь. Но вообще есть ощущение… прости за пафос, возрождения, что ли — если не духа, то уж по крайней мере культуры.
С другой стороны, я не могу не чувствовать, что это всё висит в воздухе. Бизнесмены, что связаны с "мясом жизни", умные журналюги говорят мне, что всё летит в тартарары, всё зыбко и непрочно, а я и мне подобные — наивные балбесы, которые просто не хотят этого замечать. Ну и в культуре тоже — какие-то смешные проблемы с Сорокиным и новыми пионерами… Один знакомый вообще довольно остроумно обозвал нынешнее национальное общественно-социальное устройство "московским паханатом". И весь вопрос, мне кажется, в том, что быстрее случится: это самое возрождение или "паханат" в очередной раз всех раздавит.
— Стихи Имона Греннана — это ваш первый опыт в книгоиздании?
— Дело даже не в книжке, а в издательстве. В конце августа или в начале сентября прошлого года мне позвонил классный поэт и блестящий переводчик Володя Гандельсман и рассказал о своей почти готовой книге переводов одного американского поэта. "Но денег-то нет, издавать негде, — продолжает Гандельсман, — поговори с другом своим Борей Палантом, может, он поможет". А у меня действительно есть друг Борис Палант. Когда я докачусь до того, что начну писать мемуары, я, наверное, напишу прежде всего о нём. Он
