Итак, понадобилось немало времени, чтобы кровь гордой дочери Стюартоввзыграла. Зато теперь она бурлит и клокочет в нетерпении. Уж если Мария Стюартчто задумала, долго тянуть и откладывать она не станет. Что ей Англия, чтоФранция, что Испания, что все ее будущее по сравнению со счастьем этой минуты!Довольно с нее скучной игры в дурачки с Елизаветой, довольно полусонногосватовства из Мадрида, хотя бы и сулящего ей корону двух миров: ведь рядом он,этот светлый, юный и такой податливый, сластолюбивый мальчик с алым чувственнымртом, глупыми ребячьими глазами и еще только пробующей себя нежностью! Поскореесвязать себя, принадлежать ему – вот единственная мысль, владеющая королевой вэтом блаженно-чувственном ослеплении. Из придворных знает на первых порах о еесклонности, о ее сладостных тревогах лишь новый доверенный ее секретарь ДавидРиччо, не жалеющий сил, чтобы искусно направить ладью влюбленных в гаваньЦитеры[36]. Тайный агент папы видит всупружестве королевы с католиком верный залог владычества вселенской церкви вШотландии и с усердием сводника хлопочет не столько о счастье юной пары,сколько о политических интересах контрреформации. В то время как оба хранителяпечати, Меррей и Мэйтленд, еще и не подозревают о намерениях королевы, онсносится с папой, испрашивая разрешения на брак, поскольку Мария Стюарт состоитс Дарнлеем в четвертой степени родства. В предвидении неизбежных осложнений онзондирует почву в Мадриде, может ли королева рассчитывать на помощь Филиппа II,если Елизавета захочет помешать этому браку, – словом, исполнительный агенттрудится не покладая рук в надежде, что успех послужит к его собственной славеи к славе католического дела. Но как он ни трудится, как ни роет землю,расчищая дорогу к заветной цели, королеве не терпится – ей противна этамедлительность, эта осторожность и оглядка. Ведь пройдут бесконечные недели,пока письма со скоростью черепахи доползут туда и обратно через моря и океаны.Она более чем уверена в разрешении святого отца, так стоит ли ждать, чтобыклочок пергамента подтвердил то, что ей необходимо сейчас, сию минуту. Врешениях Марии Стюарт всегда чувствуется эта слепая безоглядность, этотвеликолепный безрассудный задор. Но и эту волю королевы, как и всякую другую,сумеет выполнить расторопный Риччо; он призывает к себе католическогосвященника, и хотя у нас нет доказательств того, что был совершен некийпредварительный обряд – в истории Марии Стюарт нельзя полагаться насвидетельства отдельных лиц, – какое-то обручение состоялось, союз междувлюбленными был как-то скреплен. «Laudato sia Dio, – восклицает их бравыйприспешник Риччо, – теперь уже никому не удастся disturbare le nozze»[*]. При дворе и не догадываются оматримониальных планах Дарнлея, а он уже поистине стал господином ее судьбы; аможет быть, и тела.
Matrimonio segreto[*] держится в строгойтайне; не считая священника, обязанного молчать, посвящены только эти трое. Нокак дымок выдает невидимое пламя, так нежность обличает скрытые чувства; прошлонемного времени, и весь двор уже глаз не сводит с влюбленной пары. Каждомубросилось в глаза, с каким рвением и какой тревогой ухаживала Мария Стюарт засвоим родичем, когда бедный юноша – как ни смешно это звучит для жениха –заболел корью. Все дни просиживает она у постели больного, и он, поправившись,ни на шаг от нее не отходит. Первым насупил брови Меррей. До сего времени он отдуши поощрял (радея главным образом о себе) все матримониальные проекты своейсестрицы; будучи правоверным протестантом, он даже не возражал против того,чтобы породниться с испанским отпрыском Габсбургов, этим оплотом и щитомкатолицизма, не видя для себя в том большой помехи, – от Холируда не ближнийсвет до Мадрида. Но кандидатура Дарнлея для него зарез. Проницательному Мерреюне надо объяснять, что едва лишь тщеславный слабохарактерный юнец станетпринц-консортом, как он захочет самовластия, будто настоящий король; Меррей ктому же достаточно политик, чтобы чуять, куда ведут тайные проискисекретаря-итальянца, агента папы: к восстановлению католического суверенитета,к искоренению Реформации в Шотландии. В этой непреклонной душе властолюбивыепланы перемешаны с религиозными верованиями, жажда власти – с тревогой осудьбах отечества; Меррей ясно видит, что с Дарнлеем в Шотландии установитсячужеземная власть, а его собственной придет конец. И он обращается к сестре сословами увещания, предостерегая ее против брака, который вовлечет еще незамиренную страну в неисчислимые конфликты. И когда убеждается, чтопредостережениям его не внемлют, в гневе покидает двор.
Да и Мэйтленд, второй испытанный советник королевы, сдается не сразу. И онпонимает, что его высокое положение и мир в Шотландии под угрозой, и он, какминистр-протестант, восстает против принца-консорта[37]католика; постепенно вокруг обоих вельмож собирается всяпротестантская знать. Открылись глаза и у английского посла Рандольфа. Всмущении оттого, что оплошал и время упущено, ссылается он в своих донесенияхна witchcraft – смазливый юноша якобы околдовал королеву – и бьет в набат,прося помощи. Но что значат недовольство и ропот всех этих мелких людишек посравнению с неистовым, яростным и бессильным гневом Елизаветы, когда она узнаето выборе, сделанном противницей! Дорого же она поплатилась за свою двойнуюигру; во всей этой комедии сватовства ее попросту одурачили, сделали общимпосмешищем. Под видом переговоров о Лестере выманили у нее истинногопретендента и контрабандой увезли в Шотландию; она же со всей своейархидипломатией села в лужу и может теперь пенять только на себя. В приступеярости она велит заточить в Тауэр леди Ленокс, мать Дарнлея, зачинщицусватовства, она грозно приказывает своему «подданному» Дарнлею немедлявернуться в Англию, она стращает его отца конфискацией всех поместий, онасозывает коронный совет, и он, по ее требованию, объявляет этот брак опаснымдля дружбы между обоими государствами, иначе говоря, угрожает войной. Нообманутая обманщица так растерялась в душе и так напугана, что тут же начинаетклянчить и торговаться; спасаясь от позора, она торопится бросить на стол свойпоследний козырь, заветную карту, которую до сих пор прятала в рукаве. Впервыев открытой и обязывающей форме предлагает она Марии Стюарт (теперь, раз ужеигра все равно проиграна) подтвердить ее право на английский престол, она дажеотряжает в Эдинбург (так ей не терпится) нарочного с торжественным обещанием:«If the Queen of Scots would accept Leicester, she would be accounted andallowed next heir to the crown as though she were her own born daughter»[*]. Это ли не образчик извечной бессмыслицывсяких дипломатических торгов и ухищрений: то, чего Мария Стюарт долгие годыдобивалась от своего недруга всеми силами ума, всей настойчивостью и хитростью,а именно: признания ее наследственных прав, само теперь плывет ей в руки и какраз благодаря величайшей глупости, какую она сотворила в жизни.
