Сдалась ли Елизавета на искусный маневр опытного дипломата? Поверила ли егопритворному пренебрежению? Или же она ведет в этой комедии еще болеенепроницаемую двойную игру? Но только вот что удивительно: сначала лордуЛеноксу, отцу Дарнлея, дозволено вернуться в Шотландию, а в январе 1565 годаразрешение получает и сам Дарнлей. Елизавета не то из каприза, не то изковарства посылает ко двору противницы как раз самого опасного кандидата.Забавно, что ходатаем по этому делу выступает не кто иной, как граф Лестер – онтоже ведет двойную игру, чтобы незаметно выскользнуть из брачных силков,расставленных его госпожой. Четвертый акт этого фарса тем самым переносится вШотландию, но тут искусно нарастающая путаница обрывается, и комедия сватовстваприходит к внезапному концу, неожиданному для всех участников.
Ибо политика, эта земная, искусственная сила, сталкивается в тот зимний деньс некоей извечной, изначальной силой: жених, явившийся к Марии Стюарт свизитом, неожиданно находит в королеве женщину. После долгих лет терпеливого,безучастного ожидания она наконец пробудилась к жизни. До сей поры она былалишь королевской дочерью, королевской невестой, просто королевой и вдовствующейкоролевой – игрушка чужой воли, послушный объект дипломатических торгов.Впервые в ней просыпается чувство, одним рывком сбрасывает она с себя коростучестолюбия, словно тяготящее ее платье, чтобы свободно распорядиться своим юнымтелом, своей жизнью. Впервые слушается она не чужих советов, а лишь голосакрови – требований и подсказки своих чувств. Так начинается история еевнутренней жизни.
7. Второе замужество(1565)
То неожиданное, что произошло, в сущности, самая обыкновенная вещь на свете:молодая женщина влюбляется в молодого человека. Нельзя надолго подавитьприроду: Мария Стюарт, женщина с нормальными чувствами и горячей кровью, в этотповоротный миг стоит на пороге своей двадцать третьей весны. Четыре годавдовства протекли для нее в строгом воздержании, без единого сколько-нибудьсерьезного любовного эпизода. Но страсти можно лишь до поры до времени держатьв узде: даже в королеве женщина в конце концов предъявляет самое священное своеправо – любить и быть любимой.
Предметом первого увлечения Марии Стюарт стал – редкий в мировой историислучай – не кто иной, как политический искатель невест, Дарнлей, в 1565 году попоручению своей матушки объявившийся в Шотландии. Мария Стюарт не впервыевстречает этого юношу: четыре года назад, пятнадцатилетним подростком, онприбыл во Францию, чтобы принести в затененный покой вдовы de deuil blancсоболезнования своей матушки. И как же вытянулся с тех пор этот долговязый,широкоплечий юнец с соломенно-желтыми волосами, с девически гладким,безбородым, но и девически красивым лицом, на котором большие, круглыемальчишеские глаза с каким-то недоумением смотрят на мир. «Il n’est possible devoir un plus beau prince»[*], – сообщает о немМовиссьер, да и на взгляд юной королевы Дарнлей – «на редкость пригожий истатный верзила» – «the lustiest and bestproportioned long man». Марии Стюарт,с ее пылкой, нетерпеливой душой, свойственно обольщаться иллюзиями.Романтические натуры ее склада редко видят людей и жизнь в истинном свете; миробычно представляется им таким, каким они хотят его видеть. Непрестаннобросаемые от чрезмерного увлечения к разочарованию, эти неисправимыемечтательницы никогда не отрезвляются полностью. Освободившись от иных иллюзий,они тут же поддаются другим, ибо в иллюзиях, а не в действительности для нихнастоящая жизнь. Так и Мария Стюарт в скороспелом увлечении этим гладким юношейне замечает вначале, что его красивая внешность не скрывает большой глубины,что тугие мускулы не говорят о подлинной силе, а придворный лоск не знаменуетдушевной утонченности. Мало избалованная своим пуританским окружением, онавидит лишь, что этот юный принц мастерски сидит в седле, что он грациознотанцует, любит музыку и прочие тонкие развлечения и при случае может накропатьпремилый мадригал. Малейший намек на артистичность в человеке всегда много длянее значит; она от души радуется, что нашла в молодом принце товарища по танцами охоте, по всевозможным играм и упражнениям в искусствах, которыми увлекаютсяпри дворе. Его присутствие вносит разнообразие и свежее дыхание юности взатхлость и скуку придворной жизни. Но не только королеву пленил Дарнлей –недаром, следуя наставлениям сметливой матушки, он ведет себя с примернойскромностью: повсюду в Эдинбурге он вскоре желанный гость, «well liked for hispersonage»[*], как доносит Елизавете еенедальновидный соглядатай Рандольф. С поразительной ловкостью добивается онуспеха не только у Марии Стюарт, но и у всех вокруг.
Так, он завязывает дружбу с Давидом Риччо, новым доверенным секретаремкоролевы, агентом контрреформации: днем они вместе играют в мяч, ночью делятложе. Но, заискивая у католической партии, он ластится и к протестантам. Повоскресеньям сопровождает регента Меррея в реформатскую «кирку», где с хорошоразыгранным волнением слушает проповедь Джона Нокса; днем, для отвода глаз,обедает с английским посланником и славит доброе сердце Елизаветы, а вечеромтанцует с четырьмя Мариями. Короче говоря, долговязый, недалекий, но хорошовышколенный юноша отлично справляется со своей задачей; и, будучи круглымничтожеством, ни в ком не возбуждает преждевременных подозрений.
Но вот искра перекинулась, и занялся пожар – Мария Стюарт, чьейблагосклонности ищут государи и князья, сама теперь ищет любви глупогодевятнадцатилетнего мальчика. Долго сдерживаемая, нетерпеливая страстьпробивается с вулканической силой, как это бывает с цельными характерами, нерастратившими и не промотавшими своих чувств в пустых интрижках илегкомысленных увлечениях; благодаря Дарнлею впервые в Марии Стюарт заговориложенское естество – ведь ее супружество с Франциском II так и осталось ничем неразрешившейся детской дружбой, и все эти годы женщина в королеве прозябала вкаких-то сумерках чувств. Наконец-то перед ней человек, мужчина, на которогооттаявший, запруженный переизбыток ее страстности может излиться кипящейстремниной. Не размышляя, не рассуждая, она, как это часто бывает с женщинами,видит в первом попавшемся шалопае единственного возлюбленного, посланного ейсудьбой. Конечно, умнее было бы повременить, проверить человека, узнать емунастоящую цену. Но требовать логики от страстно влюбленной молодой женщины –все равно что искать солнце в глухую полночь. Тем-то и отличается истиннаястрасть, что к ней неприменим скальпель анализа и рассудка. Ее не вычислишьнаперед, не сбалансируешь задним числом. Выбор, сделанный Марией Стюарт, лежит,без сомнения, за гранью ее обычно столь трезвого разума. Ничто в этом незрелом,тщеславном и разве что красивом мальчике не объясняет такого бурного разливачувств. Как и у многих мужчин, которых не по заслугам любят превосходящие ихдуховно женщины, единственная заслуга Дарнлея, его приворотный корень в том,что ему посчастливилось в критическую минуту, исполненную величайшегонапряжения, подвернуться этой женщине, в которой еще только дремала воля клюбви.
