Мелвил, самый преданный из дворян Марии Стюарт – искусный дипломат, но ещеболее искусное перо: он умеет не просто писать, но и живописать, за что мы емуособенно благодарны. Его поездка к английскому двору подарила миру самое живоеи яркое изображение Елизаветы в приватной обстановке, а также одну из самыхблестящих исторических комедий. Елизавете хорошо известно, что этот светскийчеловек провел долгие годы при французском и германском дворах, и она пускаетсяво все тяжкие, чтобы блеснуть перед ним именно своими женскими достоинствами,не подозревая, что его беспощадная память удержит и увековечит для истории всеее кокетливые благоглупости и ужимки. Женское тщеславие частенько подводитЕлизавету; так и сейчас неисправимая кокетка, вместо того чтобы убеждать послашотландской королевы доводами политической мудрости, старается прежде всегоочаровать мужчину своими личными совершенствами. Она показывается ему во всемблеске. В необъятном своем гардеробе – три тысячи платьев насчитали после еесмерти – она выбирает самые дорогие туалеты и появляется одетая то поанглийской, то по французской, то по итальянской моде, в щедром декольте,открывающем обширные перспективы, щеголяет своей латынью, своим французским иитальянским и с ненасытной жадностью вбирает в себя безграничное, по-видимому,восхищение посла. А все же его комплименты, хоть и выраженные в превосходнойстепени, – она-де чудо как хороша, и умна, и образованна – ее не удовлетворяют,ей непременно хочется – «Скажи, зеркальце на стене, кто красивее во всейстране» – именно от посла шотландской королевы услышать, что он восхищен ею какженщиной больше, чем своей госпожой. Пусть скажет, что она либо красивее, либоумнее, либо образованнее, нежели Мария Стюарт. И она распускает перед ним своинеобычайно густые волнистые волосы, рыжие с красноватым отливом, и спрашивает,лучше ли волосы у Марии Стюарт, – каверзный вопрос для посланца королевы!Мелвил с честью выходит из затруднения, ответствуя с соломоновой мудростью, чтов Англии ни одна женщина не сравнится с Елизаветой, а в Шотландии ни одна непревосходит красотой Марию Стюарт. Но такое «и нашим и вашим» не удовлетворяеттщеславную кокетку: снова и снова расточает она перед ним свои чары – садитсяза клавесин и даже поет под лютню. Волей-неволей Мелвил, памятуя поручениеобвести Елизавету вокруг пальца, снисходит до признания, что лицо у нее белее,что она искуснее играет на клавесине и в танцах держится лучше, чем МарияСтюарт. Увлеченная самовосхвалением, Елизавета забывает о настоящей цели ихсвидания, когда же Мелвил сворачивает на эту щекотливую тему, Елизавета ужеопять играет роль: прежде всего она достает из ящика миниатюру Марии Стюарт инежно ее целует. Со слезой в голосе принимается она рассказывать, как мечтаетлично встретиться с Марией Стюарт, своей возлюбленной сестрицей (на самом делеона всю свою жизнь не жалела усилий, чтобы так или иначе расстроить всепредстоящие им свидания); если верить словам этой отпетой актрисы, то дорожевсего для нее знать, что ее соседка королева счастлива. Но у Мелвила трезваяголова и ясный взгляд. Разученной декламацией его не обманешь; подытоживая всевиденное и слышанное, он сообщит в Эдинбург, что Елизавета всеми своими речамии поступками лишь увиливала от правды, проявляя великое притворство, смятение истрах. Когда же Елизавета отважилась на вопрос, что думает Мария Стюарт о бракес Дадлеем, опытный дипломат воздержался как от решительного «нет», так и отясного «да». Уклончиво заявляет он, что Мария Стюарт еще недостаточно обдумалаэто предложение. Но чем больше он уклоняется, тем резче настаивает Елизавета.«Лорд Роберт, – говорит она, – мой лучший друг. Я люблю его как брата и никогдабы не искала себе другого мужа, если бы решилась выйти замуж. Но так как я нечувствую к сему склонности и бессильна себя побороть, то я желала бы, чтобы, покрайней мере, сестра моя избрала его, ибо я не знаю никого более достойногоделить с ней мое наследие. А для того, чтобы моя сестра не ценила его слишкомнизко, я намереваюсь через несколько дней возвести его в сан графа Лестерскогои барона Денбийского».
И действительно, по прошествии нескольких дней – третий акт комедии –совершается со всей пышностью и блеском означенная церемония. Лорд РобертДадлей преклоняет колена перед своей, государыней и возлюбленной, чтобы встатьс колен уже графом Лестером. Но даже в эту патетическую минуту женщина вЕлизавете сыграла с королевою недобрую шутку. Возлагая на верного слугуграфскую корону, любовница не может удержаться, чтобы не потрепать по головкемилого дружка; так торжественная церемония оборачивается фарсом, и Мелвиллукаво усмехается в бороду: он уже предвидит, какой забавный доклад пошлетсвоей госпоже в Эдинбург.
Но Мелвил прибыл в Лондон не только для того, чтобы как летописецнаслаждаться комедией, разыгрываемой коронованной особою: у него тоже своя рольв этом qui pro quo[*]. В его дипломатическомпортфеле имеются потайные карманы, которых он ни за что не откроет Елизавете;льстивая болтовня о графе Лестере – лишь дымовая завеса, скрывающая поручение,с которым он, собственно, и приехал в Лондон. Прежде всего ему надлежитэнергично постучаться к испанскому послу и выяснить, каковы, наконец, намеренияДона Карлоса, – Мария Стюарт не согласна больше ждать. Кроме того, ему порученосо всей осторожностью позондировать почву насчет возможных переговоров с ещеодним второсортным кандидатом – Генри Дарнлеем.
Означенный Генри Дарнлей пока еще стоит на запасном пути. Мария Стюартпридерживает его в резерве на тот случай, если провалятся все ее многообещающиепланы. Ибо Генри Дарнлей никакой не король и даже не князь; отец его, графЛенокс, как исконный враг Стюартов, был изгнан из Шотландии и лишен всехпоместий. Зато с материнской стороны в жилах восемнадцатилетнего юноши течетистинно королевская кровь Тюдоров; правнук Генриха VII, он первый prince ofblood[*] при английском королевском дворе ипотому вполне приемлемая партия для любой государыни; кроме того, у него еще топреимущество, что он католик. В качестве третьего, четвертого или пятогопретендента Дарнлей вполне возможен, и Мелвил ведет туманные, ни к чему необязывающие разговоры с Маргаритой Ленокс, честолюбивой матушкой этогокандидата на всякий случай.
Но таково условие любой удачной комедии: хотя все ее персонажи обманываютдруг друга, а все же кое-кому случается и запустить глаза в карты соседа.Елизавета не так уж наивна, чтобы думать, что Мелвил лишь с тем приехал вЛондон, чтобы отпускать ей комплименты насчет ее волос и искусной игры наклавесине. Она знает, что предложение сдать с рук на руки Марии Стюарт ее,Елизаветы, отставленного дружка не слишком восхищает шотландскую королеву; ейтакже хорошо известны честолюбие и практическая сноровка леди Ленокс. Кое-что,надо думать, пронюхали и ее шпионы. И как-то, во время обряда посвящения врыцари, когда Генри Дарнлей в качестве первого принца двора несет перед нейкоролевский меч, Елизавета в приливе искренности обращается к Мелвилу и говоритему, не сморгнув: «Мне очень хорошо известно, что вам больше приглянулся сеймолодой повеса». Однако Мелвил при такой попытке бесцеремонно залезать к немув потайной карман не теряет обычного хладнокровия. Плох тот дипломат, которыйне способен в трудную минуту соврать, не краснея. Сморщив умное лицо впрезрительную гримасу и с пренебрежением глядя на того самого Дарнлея, радикоторого он еще только вчера хлопотал, Мелвил замечает спокойно: «Ни одна умнаяженщина не изберет в мужья повесу с такой стройной талией и таким пригожимбезбородым лицом, более подобающим женщине, чем зрелому мужу».
